я заметил рядом с юношей серебряный кинжал и оледенел от ужаса.

– Штефан!.. – бросившись к нему, я подхватил его безвольно лежавшую на земле руку. На бледной коже алели длинные глубокие порезы – от самого локтя до запястья. – Штефан, ты меня слышишь?

Он не отзывался, но я положил ладонь ему на кристалл и почувствовал, как поднимается и опускается его грудная клетка. Дышит. Просто очень медленно. Вдох. Потом целая вечность – и слабый выдох.

Тут что‑то у меня внутри взорвалось, и я принялся звать на помощь. Я так истошно орал, что в оранжерее дрожали стёкла. Вскоре сюда ворвался сначала Ян, потом Илона, за ней следом Стелла и, наконец, Константин.

Кто‑то выругался матом, кто‑то завизжал, кто‑то ахнул, застыв на пороге. И только Константин не проронил ни звука. Он молча подошёл к Штефану, такой спокойный, будто бы ничего страшного не произошло. Встав на колени, прямо посреди багровой лужи, поднял, так же как и я минуту назад, его руку. Склонился к ней и облизал окровавленные пальцы – неспешно, один за другим, причмокивая и постанывая от удовольствия. Провёл языком по его венам – от запястья до локтя. Сначала на правой руке, потом на левой. Закрыл глаза, прерывисто дыша. На несколько мгновений замер неподвижно. Потом положил ладонь юноше на лоб, приблизился испачканными губами к его уху и прошептал одно‑единственное, едва различимое слово, терпкое как яд:

– Живи.

Веки Штефана задрожали, а следом за ними и посиневшие сухие губы.

– Н… н.... нн… Нет! – слетело с них наконец.

– Да, милый, – каким‑то пленяющим, обволакивающим, дурманящим голосом проговорил Константин.

– Отпусти меня… – тихий стон.

– Дыши.

Грудная клетка юноши, до этого момента почти недвижимая, начала активно подниматься вверх‑вниз, так часто, будто бы он плакал. Но слёз не было.

– Хорошо. Очень хорошо. Вот, умница.

– Ты…

– Поговорим позже. Стелла… – Константин обернулся к Вернер, стоящей в дверном проёме, – ты сейчас обработаешь ему раны и наложишь повязки. И ещё нужна кровь.

– Сколько? – хрипло спросила та.

– Много. Всё, что у нас есть. И завтра ещё литров тридцать. Я хочу, чтобы он полностью восстановился за сутки.

– Поняла. Достану.

– Илона, а ты, будь так добра, приберись здесь, вымой пол и протри стёкла.

– Я вам не уборщица! – возмущённо пискнула блондинка, но в следующую секунду эмоции сошли с её лица, и она монотонно пробубнила. – Да, хорошо. Пойду за ведром и шваброй…

В этот момент Штефан приоткрыл глаза и сразу же посмотрел на меня. Его взгляд горел беспомощной ненавистью:

– Дурак… – хрипло процедил он через плотно сжатые зубы, – зачем ты его позвал…

Я вздрогнул. Мой кристалл заморгал, быстро‑быстро задёргался где‑то в горле. Вот такая она, бессмертная любовь, в честь которой слагают поэмы – жестокая и беспощадная, которая сначала залюбит до смерти, но даже и тогда не отпустит, а вернёт с того света, чтобы добавить ещё.

– Ян, – тем временем Константин, как ни в чём не бывало, продолжал раздавать указания, – отнеси Штефана в его комнату и переодень.

Кивнув, Ян, будто зомби, подхватил юношу на руки и вышел с ним из оранжереи.

– Гриша…

– Меня не надо, я сам, – поспешно выпалил я.

Губы Константина едва заметно улыбнулись:

– Возьми серебряный кинжал, вытри его как следует и убери в сейф в моём кабинете. Пароль ты знаешь.

– Не знаю, – я попытался поспорить. – Я даже ни разу…

– Знаешь, – бархатным голосом перебил Константин.

Я осёкся. А ведь и правда, знаю. Не знаю, откуда, но, чёрт возьми, знаю.

Чувствуя, как подрагивают мои наполовину опущенные веки, я сцепил пальцы на холодной рукоятке ножа.

– И главное, Гриша. Не надо так сильно нервничать. Успокойся. Это просто несчастный случай. Просто. Несчастный. Случай.

Мой кристалл, ещё секунду назад готовившийся вырваться из груди, успокоился и из горла ухнул вниз, туда, где ему и положено быть. Пару секунд он совсем не горел, потом вновь начал мерцать своим обычным ровным светом. Внутри стало совершенно спокойно и тихо, как ясной лунной ночью. Где‑то вдали от суеты. Будто бы на кладбище.

Пока я ходил туда‑сюда на третий этаж, в кабинет Константина, тщательно протирал специальной махровой тряпочкой серебряный кинжал и прятал его в сейф – прошло, наверное, полчаса. Я был каким‑то заторможенным, как после убойной дозировки успокоительного. Надо ли говорить, что о своём романтическом настроении и о том, зачем сунулся в оранжерею, я к тому времени позабыл напрочь?.. Какие уж теперь розы. Я, наверное, ещё долго не смогу на них смотреть.

Когда я спустился вниз, Стелла, одетая в строгий костюм, уже садилась в такси. Подбежав к ней, я схватился за ручку её чемодана:

– Подожди! Ты куда?

– В Москву. В больницу.

– Давай я сам отвезу тебя!

– Не нужно, я справлюсь.

– А как же Штефан?

– Ему уже лучше, он отдыхает. Всё будет хорошо. Не переживай.

– За него