так. Даже не что‑то. Всё не так. Ты ведь и сам это понимаешь.

– Что я должен понять?

– Например, что у нас нет будущего. Я замужем.

– Ты вдова, – услужливо напомнил я. – Прямо‑таки «чёрная вдова» – и яда в тебе, как и в этой паучихе, просто литры!

– Ах вот как!

– Может и хорошо, если у нас ничего не получится, – меня несло дальше. – А то ты, не дай бог, откусишь мне голову после первой ночи.

– О, какая же я идиотка! Зачем только я с тобой связалась!.. – она вскочила с кровати и, заворачиваясь в моё одеяло, прошипела. – Я тебе ничего не сделала, чтобы ты так со мной говорил!

– Да, почти ничего! Только убила меня десяточек раз! Сущая ерунда! Натравила этого дурного «кота»! А теперь ещё и бьёшь. Тоже, кстати, не впервые!.. Стелла, ну так нельзя же! – на этой моей фразе она выбежала в коридор. Я, наспех одевшись, вышел за ней и подобрал брошенное по пути одеяло. – Неприятно слышать правду, да? Выходи, я ещё не закончил!

На мой крик из комнаты высунулась заспанная Илона и томно хихикнула:

– Рыжик, ну, я всё понимаю. Трагедия – не дали закончить. Но орать‑то так зачем. Семь утра. Я спать хочу.

– Стелла, выходи, – не обращая ни на кого внимания, я несколько раз громко постучал в её дверь. – Хватит прятаться! Ты же у нас бесстрашная!

– Волков, ты сдурел? – процедила врач сквозь зубы, приоткрыв дверь. Теперь она была уже в туго завязанном халате. – Прекрати орать! Всех перебудишь!

– Он уже, – зевнул высунувшийся Штефан. – Гриша, доброе утро тебе, конечно. Но какая муха тебя укусила так рано?

– Штефан, иди сюда, – мягко позвал Константин. – Не маленькие. Сами разберутся.

Голубоглазый тут же исчез, дверь в их спальню плотно закрылась. После небольшой паузы я снова напал на Стеллу:

– Ты надо мной издеваешься!

– Я? Издеваюсь?!

– Именно! – воскликнул я. – Знаешь, как это называется? Провокации! Ты и так со мной заигрываешь, и этак… и всё будто бы в шутку, ну да. Мне это, наверное, показалось. Выдумал. А потом ты целуешь меня. Да ещё и на следующее утро приходишь ко мне в кровать – полуголая… И что в итоге?!..

Илона присвистнула.

– А чё в итоге‑то? – пробасил Ян.

– Стелла, так нельзя! – повторил я. – Я живой мужчина, и нервы у меня не железные!..

– Ну, знаешь ли! Я тебе ничего не должна! – в сердцах воскликнула она.

– Тогда не дразни меня!.. Ты даёшь конфетку и тут же забираешь!

– Братик, а взрослые дяди тоже любят конфетки?.. – вклинился разбуженный Влад.

– Гриша, я ничего не даю и не забираю, – огрызнулась Стелла. – Не забывайся. Я замужем, и если я кому‑то и должна, то это моему мужу.

Я чуть не задохнулся:

– Мужу, значит! Да ты… ты!.. А знаешь, что, – мой голос дрожал возмущением. – Я давно подозревал, что кто‑то из нас троих тут лишний. И я даже догадываюсь, кто.

С этими словами я отвернулся от неё и побежал по коридору.

– Гриша, стой! – она выскочила из своей комнаты и пустилась за мной, но меня было уже не остановить. Я слетел по ступеням на один пролёт вниз. Схватил с крючков тяжеленный портрет Вернера, раздражённо воскликнул:

– Как же ты меня достал!

И с этими словами с облегчением опустил раму на острый пик лестничного парапета. Раздался треск ткани. От портрета алхимика, посаженного на кол, остались рожки да ножки.

Стелла, вскрикнув сверху так пронзительно, словно я только что при ней убил живого Эмиля, сбежала по лестнице и, с ужасом взглянув на остатки картины, опять набросилась на меня с кулаками. Она хотела ударить меня по лицу, но я перехватил её руку и крепко сжал.

– Ой, братиш, она же его сейчас прибьёт! – с напускной тревогой крикнула Константину Илона. – Угомони этих голубков, а?

– Спи, Илона, – прозвучало холодное ей в ответ из глубины спальни. – Оставь их.

Тем временем, Стелла, некоторое время поборовшись со мной, вырвала свою руку из моей и снова кинулась к портрету Эмиля. Бережно сняла его с «кола», прижала к груди и, оседая на пол, разрыдалась.

Только тогда я очнулся. Всю злость сняло как рукой, мне стало стыдно и больно. Сев рядом с ней, я попытался положить руки ей на плечи:

– Стелла, ради бога, прости меня, пожалуйста… – но она оттолкнула меня и снова зашлась рыданиями. – Милая… позволь мне… я… Я дурак. Что я натворил. Прости, умоляю… Давай я заклею ему зад скотчем… ой, ну, то есть… заклею сзади холст – и будет как новенький!..

Она даже не отругала меня за оговорку, только отрицательно мотнула головой. Мои извинения тоже были ей до лампочки. Как, впрочем, и я сам. Захлёбываясь слезами, она вскочила и, всё так же прижимая к груди портрет Вернера, убежала к себе в комнату, закрывшись на несколько оборотов ключа.

Я же растерянно схватился за голову и принялся