пальцами, и еще один низкий стон вибрирует в моей груди. Она вздрагивает от моих прикосновений.

— Ты можешь представить, каково это — обладать моей любовью так долго?

Она сглатывает, ее глаза прикованы к воде за утесом, когда дрожащий вздох вырывается из ее губ.

— Ты знаешь, как это звучит — утопление? Вот на что это похоже, — говорит она, ее голос хриплый и неровный.

— Скажи мне, детка. На что похоже утопление?

— Как первый глоток воздуха после пребывания под водой. Это звук одновременно боли и облегчения. Отчаяния и желания. Когда ты так долго был без кислорода, этот первый вдох — единственное, что имеет смысл, и твое тело принимает его без разрешения.

— Разве это не самая изысканная боль, которую ты когда-либо чувствовала? — Я прижимаю ее голову ближе, сдерживая очередной вздох, который проскакивает через мои губы. — Ты моя, Аделайн, — рычу я. — Мне все равно, реинкарнируемся мы или нет. Здесь и сейчас, это чертова реальность. И в этой жизни ты моя.

Я отпускаю ее, и она не теряет времени, вскарабкивается на ноги и прижимается к дому, ее руки хватаются за сайдинг, как будто я пошатнул ее мир, и она хватается за что-то, чтобы приземлиться.

Я чувствую, как от меня исходит напряжение. Жужжание стало громче, и я не уверен, нужно ли мне трахнуть Адди или пойти и выстрелить кому-нибудь в лицо.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает она, чувствуя, как внутри меня бушует суматоха.

Я смотрю на нее, и мне кажется, что она сжимается под моим взглядом. Только когда я замечаю дрожь в ее руках, я понимаю, что смотрю на нее.

— Черт, — говорю я, проводя рукой по лицу. Вскочившие шрамы служат лишь напоминанием. — Прости, мышка. Сегодня утром я получил дерьмовые новости. Я продолжаю получать дерьмовые новости.

Она хмурится, между ее бровями образуется складка.

Она прочищает горло, затягивает халат и осторожно подходит ко мне, снова возится с поясом.

Смелая девушка.

Ее неловкость почти заставляет меня улыбнуться, но я чувствую себя слишком пустым, чтобы делать что-то еще, кроме как смотреть.

— Ты хочешь поговорить об этом? — наконец спрашивает она, поднимая на меня взгляд, прежде чем взять свой кофе.

— Ты хочешь услышать об этом? — отвечаю я, вскидывая бровь. На ее щеках появляется красный румянец, но она поднимает глаза и не отводит их.

— Да.

На этот раз я отворачиваюсь.

— Это предполагает услышать о том, чем я зарабатываю на жизнь. То есть убиваю людей.

Она издала дрожащий вздох, но вместо того, чтобы отступить, как я ожидал, она кивнула головой.

— Хорошо.

Это единственное слово, состоящее всего из семи букв, значило для меня больше, чем она могла себе представить.

— Тебе не понравится то, что ты услышишь, — возражаю я, и впервые мне кажется, что я ищу предлог, чтобы не говорить ей. Я всегда был честен с ней, но сейчас не думаю, что смогу выдержать ее злобный отказ.

— Может, и нет, — уступает она. — Но раньше ты говорил, что спасаешь женщин и детей. Разве это не правда?

Я пригвоздил ее взглядом, показывая, насколько я серьезен.

— Это то, чем я занимаюсь. Все, что я тебе рассказала, — стопроцентная правда. Я просто не вдавался в подробности о том, что я делаю, когда поймаю их.

— Пытаешь их, — легко догадывается она. Те четверо политиков раскрыли это.

Она делает паузу, ее карамельные глаза буравят меня. Она рассеянно пожевывает губу, похоже, что-то обдумывая. Что бы она ни решила, она слегка кивает головой.

Мне очень любопытно узнать, что происходит в ее голове.

— Скажи мне, — говорит она, ее тон тверд и непреклонен. — Я хочу знать все… о тебе. — Она заканчивает свое предложение, сморщив нос, как будто думает, что никогда не произнесет эти слова. Это вызывает небольшую ухмылку на моем лице.

— Ты имеешь в виду, кроме того, каково это — иметь мой член во всех дырочках своего тела?

Она насмехается, ее щеки окрашивает красивый румянец.

— Нет, — огрызается она.

— Пока, — обещаю я. Я еще не брал ее в задницу, но я полностью намерен это сделать. Скоро.

— Зед, соберись, — шипит она. Но ее сжатые бедра и выпученные глаза не остаются незамеченными.

Я отвожу взгляд в сторону и смотрю на залив, сосредоточившись на чем-то обыденном, несмотря на то, как прекрасна вода, искрящаяся под лучами солнца.

Все обыденно, когда рядом Адди.

К обрыву ведет небольшая чаща деревьев, кривые ветви которых лишены листьев и тянутся к небу, словно умоляя снова обрести жизнь. Они умирают, и это имитирует то, что я сейчас чувствую внутри.

— Я нацеливаюсь на конкретных людей. Политики. Знаменитости. Бизнесмены. Люди, занимающие властные позиции или имеющие деньги. И даже люди, которые находятся на самом низком уровне и готовы на все, чтобы выжить. В конце концов, не имеет значения, кем они работают и сколько у них денег, потому что все они одинаковы. Они — торговцы человеческим телом. На протяжении многих лет я выслеживаю педофильские группировки и ликвидирую их. Спасаю девочек и детей и либо возвращаю их в семью, либо отправляю в безопасное, нераскрытое место, где они могут прожить остаток жизни в комфорте. Но около девяти месяцев назад просочилась видеозапись садистского ритуала. Они приносили в жертву ребенка и пили его кровь. С тех пор просочилось еще несколько видео, включая одно прошлой ночью. — Я делаю паузу, сжимая челюсть и пытаясь вернуть самообладание, которое начинает ускользать из моих пальцев.

Глубоко вздохнув, я продолжаю.

— Я уже говорил тебе, что на первом видео был Марк, поэтому я выбрал его и еще троих мужчин, которых убил. Все четверо проводили ритуал. В ночь, когда я убил Марка, он раскрыл мне место, и я отправился туда вчера, чтобы завоевать доверие и получить приглашение в подземелье. Они пили из тех же кубков, которые используют в ритуале.

Я делаю паузу, почти ослепнув от ярости:

— Я думаю, что это видео было снято вчера вечером, и эти кубки были полны крови от жертвоприношения, которое они совершили, пока я там был.

Кофейная чашка ударяется о металлический стол и едва не опрокидывается, когда Адди пытается поставить ее на место. Ее рука сильно дрожит, и кажется, что кусок керамики откололся.

— Что за черт, — вздыхает она, ее глаза расширены от шока и отвращения. Но они не отрываются от меня, пока она говорит: — Зед, ты не мог знать, что это произойдет. Ты не можешь винить себя за это.

Я сжимаю зубы, чтобы не выпустить рычание, угрожающее завладеть моим лицом, мышцы в