Виталик не знал еще, что мозги у ментов работают особым образом. Знал бы – наверное, на каком-нибудь пункте постарался бы споткнуться и показать слабину. Не показал. И похоже, убедил Хамадишина, который был совсем не тупым, в том, что в лице честного работяги Соловьева доблестная брежневская милиция нащупала организационный и мозговой центр преступной группы, которая сколачивается из невинных подростков под комсомольско-производственным прикрытием и готовится вооружаться, грабить и устраивать массовые беспорядки.

Поняв, что Хамадишин себе напридумывал, Виталик сперва развеселился, потом разозлился и запаниковал. Придуманная капитаном версия была неустойчивой, завиральной и совпадающей с реальностью всего в паре пунктов, но этих совпадений вполне хватало, чтобы подрубить карьеру, надежды и жизнь Виталика. Никто не поверит, что он бандит и главарь шайки подростков, – это почти очевидно. Но еще очевиднее, что тем более никто не даст квартиру, не предложит хорошую должность и не двинет по комсомольско-партийной линии человека, который когда-то подозревался в том, что бандит и главарь.

Виталик всерьез выбирал между тем, чтобы пробить Хамадишину голову или прийти к нему с повинной: да, привез неисправный пистолет и немножко побил Песочкова, и все, больше ни в чем не замешан, не состоял, не привлекался. Не выбрал: оба варианта были хуже.

Получался тупик, выхода из которого Виталик не видел.

Но выход случился сам собой – чудесный и наилучший. Виталик узнал об этом со счастливым изумлением и вполне законным удовлетворением. Место чистое, работа интересная, ружье одноразовое, пьеса продолжается всем на радость.

Виталик верил в это довольно долго.

– Виталий Анатольевич, подойдите, пожалуйста!

Виталик наконец сообразил, что это к нему относится окрик, едва просочившийся сквозь грохот, оглушающий даже здесь, у выезда из корпуса. Он сунул ветошь в карман комбинезона и, щурясь, побрел к наполовину открытым в плоский белый день воротам. У ворот пованивал на холостом ходу груженый «КамАЗ-5511» с распахнутой водительской дверью. Водителем, видимо, был квадратный мужичок, злобно доказывавший что-то Новикову из дирекции по обеспечению. Новиков на мужичка не смотрел, а смотрел на Виталика, держа наперевес папку с авторучкой на изготовку. Новиков пожал Виталику грязную кисть, а не учтиво подсунутое запястье, отчего тот слегка смутился, и громко сказал:

– Виталий Анатольевич, не могли бы вы подтвердить…

– Я не буду подписывать! – рявкнул водитель так, что Виталик вздрогнул и разозлился от этого.

Новиков поморщился и сказал:

– Я понял, понял. В общем, простой акт вывоза в отвал десяти тонн…

– А вы взвешивали? – взвился водитель.

– Давайте через первые ворота выедем, они с весами, – предложил Новиков, показав щербинку между передними зубами.

Водитель, пробурчав невнятное, сунул руки глубоко в карманы.

Виталик посмотрел на одного, на другого, ничего не понял. Да и не мог, наверное. Переборка регулировочного трансформатора выпила из него все запасенные на смену силы, в том числе умственные. Виталик старался не шататься, других идей не было.

Новиков быстро зачиркал по бумажке, приговаривая:

– Хорошо, укажем просто – полностью груженный бракованным литьем пятьдесят пять – одиннадцать, ориентировочно восемь – десять тонн, место отгрузки – отвал чугунолитейного завода номер четыре. Так устроит, подпишете? Хорошо. Поэтому, Виталий Анатольевич, прошу вас поставить подпись как незаинтересованного свидетеля.

Виталик посмотрел на Новикова, на бумажку, на водителя.

Водитель, мазнув по нему взглядом, сообщил:

– Да мне похер, подписывай, если хочешь.

Виталий пожал плечами и спросил:

– Где расписываться?

Мужик сплюнул и полез в кабину через пассажирскую дверь, которой шарахнул со всей дури. Шарахнул уже водительской дверью, газанул с сопоставимым напором, окутав Виталика с Новиковым вонючим сизым дымом, красиво переливающимся в лучах низкого солнца, – и вылез, конечно, наружу. Не глядя ни на кого, проковылял к воротам, со скрежетом распахнул их, вернулся в кабину, уже не хлопая, но дал по газам так, что «КамАЗ» скакнул на волю кузнечиком.

Новиков подмигнул Виталику и как будто объяснил:

– Недовольны. Не получилось на нас все повесить.

Виталик кивнул, подождал немножко и пошел. Пешком пошел – ремонтная бригада, которую он ждал, его ждать не стала, умчалась на своей таратайке.

– А это очень просто, – сказал Вафин, выслушав скупой рассказ Виталика и отхихикавшись. – Литейка гонит брак. Не только она, все заводы, считай. Но у ЧЛЗ до пятидесяти процентов литья в брак идет – особенно как начали пытаться высокопрочный чугун давать. А пятьдесят процентов – это кошмар, сам понимаешь. За такое ни премии не будет, ни черта – ну и вообще головы полетят вот-вот. Поэтому надо говорить, что в брак уходит не пятьдесят процентов выработки, а гораздо меньше – хотя бы двадцать пять – тридцать процентов.

– Н-ну, нехорошо, конечно, зато премия будет, – сказал Виталик и сам себе удивился.

Обычно он не очень любил вступать в такие разговоры, предпочитая слушать, помалкивать да мотать на сбритый ус. Молчи – за умного сойдешь, говорила мать, а Виталик уже тогда умно помалкивал, приговаривая про себя: я-то молчать умею, а вы какого хера треплетесь, вы все? К сожалению, молчание не позволяло сойти за умелого – Виталик даже на третий месяц работы на энергоучастке чугунолитейного выматывался так, что после смены полчаса тупо сидел у шкафчика раздевалки, чтобы из мышц, суставов и даже костей чуть сцедилась неприятная ртутная тяжесть, уступив место не нормальной боевой пружинности, конечно, но хотя бы послушности. Сегодня еще вышло по-божески, восемь вызовов всего, а в среднем бригада ремонтников, к которой он был прикреплен от энергослужбы, сдергивалась с места по двенадцать – пятнадцать раз за смену. В дежурной тетради каждая поломка помечалась красным. Виталик довольно быстро возненавидел красный цвет так, что засунул поглубже алую ледериновую папку, в которой хранил отчеты, заменив ее обычной картонной.

Ну да ладно, недолго терпеть. Если помалкивать и сходить за умного. Федоров сказал, что для красоты биографии надо отбарабанить на горячем участке минимум полгода. В общем, продержаться до весны – молчаливым бодрячком. Но сейчас слова сами вывалились – от усталости, что ли.

Вафин как ждал:

– Не будет. Откуда премия, Виталь, если план не выполняется? Это ведь на бумаге можно процент брака, как говорится, отрегулировать, хоть тебе до нуля процентов. А не на бумаге арифметика не складывается. Если завод половину времени работает на свалку, другой половины времени не хватит, чтобы выполнить план. И если брака нет, то получается, что производительность труда хреновая, правильно?