— Сударь, — сурово закричал командир драбантов, — извольте дать дорогу шведской принцессе!

— С охотой, мой друг, — тут же отозвался я, — но прежде научитесь правильно произносить ее титул.

— По-вашему, я неправильно произношу титул ее высочества?

— Разумеется, вы назвали ее шведской принцессой, а правильно говорить — русская царица!

Швед удивленно посмотрел на меня, потом его взгляд скользнул на коня и задержался на вальтрапе синего цвет с тремя золотыми коронами. И конь, и сбруя принадлежали королевским конюшням и были присланы мне по приказу Густава Адольфа для торжественного проезда к дворцу трех корон, после которого я «позабыл» их вернуть.

— Ваше королевское высочество? — узнал меня наконец командир драбантов.

— И царское величество!

— Прошу прощения, ваше величество, но что вы здесь делаете?

— Жену встречаю.

Тем временем задержка привлекла внимание высокородных пассажиров, и канцлер велел адъютанту узнать, в чем дело. Тот кинулся к начальнику стражи, начальник стражи, в свою очередь, к командиру драбантов и вскоре все трое несколько озадачено стояли передо мной. Первым вышел из ступора командир драбантов. Он посторонился, и эффектно отсалютовав шпагой, во все горло закричал: — «Дорогу царю Московскому!»

Услышав, кто именно преградил путь кортежу, зеваки как по команде замолкли и уставились на меня. Я же, тронув конские бока шпорами, двинулся вперед, пытаясь на ходу догадаться в какой именно карете находится Катарина. Между тем зрители стали понемногу выходить из ступора. Первым очнулся какой-то пожилой моряк в помятой шляпе.

— Да здравствует, герцог Мекленбургский! Слава победителю датчан!

Несколько человек его поддержали и я, обернувшись, помахал рукой своим сторонникам. Впрочем, их было не так много. Большинство же безмолвствовало глядя на меня с отстранённым любопытством, а некоторые и вовсе со страхом. Тут из первой кареты выглянул сам Аксель Оксеншерна и, удивленно покачав головой, кивнул на следующий экипаж.

Буквально выпрыгнув из седла, я подбежал к ней и рывком открыл дверцу.

— Ну, здравствуй, — неожиданно хриплым голосом проговорил я.

Из кареты на меня немного удивленно смотрела суровая шведская принцесса. За ней виднелись слегка испуганные женщины, очевидно камеристка и кормилица, но я не обратил на них ни малейшего внимания, во все глаза глядя на Катарину.

— Добрый день, ваше царское величество, — ровным голосом отвечала она, — очень мило, что вы нашли время встретить нас.

— Ваш возможный приезд, моя царица, единственная причина по которой я до сих пор в Стокгольме, — попытался не уступить в учтивости я, — вы не хотите выйти ко мне?

Кивнув, Катарина встала и попыталась выйти, но это было довольно трудно сделать в длинном платье, тем более что я не догадался опустить специальную ступеньку, а форейтор еще не понял что происходит. Недолго думая я подхватил принцессу за талию и аккуратно спустил на землю. Наши глаза оказались друг против друга, мои руки продолжали держать ее, и я не смог удержаться, чтобы не поцеловать ее. Губы ее, сперва плотно сжатые, поддались и мы, не обращая внимания на окружающих, принялись целоваться. Наконец, минуту или две спустя, нам удалось остановиться и Катарина, тяжело дыша, пробормотала:

— Боже, на нас все смотрят.

— Пусть завидуют.

— Вы сумасшедший!

— Да, я сошел с ума за время нашей разлуки. И мое душевное здоровье не вернется, пока я не увижу плод нашей любви — нашего сына!

Какой женщине неприятно слышать, что ее любят и что она сводит своего мужчину с ума? Катарина не была исключением, и глаза ее засветились от счастья. Повинуясь приказу, кормилица подала мне сына, и я подхватил его на руки. Видя незнакомого человека, годовалый бутуз попытался вывернуться, и когда это не получилось, открыл рот и принялся плакать. Не обращая на это внимания, я жадно разглядывал своего сына.

— Иоганн, вы напугали его, — мягко проговорила принцесса, — будет лучше, если вы вернете его Анне.

Дальнейшие события я помню не слишком хорошо. В памяти мелькают какие-то разрозненные отрывки. Вот я отдаю сына кормилице, вот подсаживаю не ожидавшую такого поворота принцессу на своего коня и, вскочив следом в седло, даю ему шенкелей. Вот мы быстро скачем по улицам в направлении дворца трех корон. Вот Густав Адольф и вдовствующая королева Кристина удивленно пытаются понять, откуда мы взялись. Вот мы, наконец-то оказываемся в нашей спальне наедине…

Утром я как обычно просыпаюсь не свет ни заря. Катарина посапывает рядом, доверчиво прижавшись к моей груди. Кажется, что не было нашей разлуки полной походов, битв и прочих опасностей. Не было земского собора, выборов царя, осады Смоленска, взятия Риги. А были только я, она и наш маленький сын. Робкое утреннее солнце пытается пробиться сквозь тяжелые шторы на высоких стрельчатых окнах. Стараясь не потревожить жену, я тихонько высвобождаюсь из ее объятий, но она тут же просыпается.

— Иоганн, вы куда?

— Я хочу увидеть нашего малыша. Не понимаю, как я мог столько времени быть вдали от вас с ним.

— Он, наверное, спит, они с Анной должны ночевать в соседней комнате.

— Должны?

— Боже, я ужасная мать! Встреча с вами настолько выбила меня из колеи, что я не знаю толком, где мой сын.

— Вы чудесная мать, Катарина, а еще прекрасная жена. Нежная, трепетная и страстная. И если мы и увлеклись немного нашей встречей, то виновата в этом исключительно наша разлука. Надеюсь, впрочем, что она последняя.

— Я тоже на это надеюсь, мне надо многое рассказать вам о том, как обстоят дела в нашем княжестве.

— Непременно, у нас вся жизнь впереди, в течение которой мы будем растить наших детей, управлять нашими землями и народами. Основывать города, отправлять в далекие страны корабли и посольства. А хотите, я построю для вас прекрасный дворец?

— В Москве нет дворца?

— Есть, конечно, он не похож на этот, но все равно очень красив, и непременно понравится вам.

— Когда мы отправимся?

— Ну, я полагаю, сначала мы позавтракаем, а затем можно двигаться в путь.

— Боже мой, Иоганн, вы все тот же несносный шутник!

— Я не шучу, Катя, я действительно бросил бы все и немедленно отправился на Русь.

— Как вы меня назвали?

— Так звучит твое имя по-русски. Катя, Катюша, Екатерина. Привыкай.

— Скажи, мне нужно будет сменить веру?

— Скорее всего, да! Пусть тебя это не тревожит. Православные такие же христиане, как и лютеране. Может быть, даже в чем то лучше.

Мы еще долго разговаривали, пока кто-то из прислуги не набрался храбрости и не заглянул тихонько в спальню. За дверью немедленно раздался крик: — Их высочества проснулись! Затем послышалась какая-то суета, раздался топот ног и наконец, к нам пожаловала толпа камеристок, служанок, камердинеров и еще бог знает кого. Спальню немедленно перегородили ширмами, превратив большую и светлую комнату во множество маленьких закутков. С одной стороны женская часть прислуги вертелась вокруг Катарины, с другой королевские камердинеры пытались одеть меня, очевидно позаимствовав некую часть королевского гардероба. Увы, из этой затеи ничего не вышло, поскольку я был на голову выше своего венценосного родственника и несколько шире в плечах. Так что костюм остался прежним и лишь свежий кружевной воротник придал ему немного торжественности.