Она заставила меня ждать целых полчаса, прежде чем впустила в кабинет герра Велманна. Американец. Довольно педантичный, малопривлекательный. Интеллектуал, ставший администратором. Но порядочный и воспитанный. Он, должно быть, почувствовал мое волнение и сразу же попытался успокоить меня. Сказал, что ему известно о моих «личных обстоятельствах», и добавил, что «жить с этим, наверное, невыносимо». И снова меня кольнуло чувство вины, и захотелось крикнуть: «Прекратите быть таким любезным. Вы не знаете, с кем имеете дело».

Потом он раскрыл папку, в которой лежали мое резюме, которое помогла мне составить фрау Людвиг, и еще какие-то бумаги. Он задал много вопросов о моей работе в государственном издательстве и, кажется, искренне заинтересовался, какие англоязычные книги публиковались «там». В какой-то момент он перешел на английский и, похоже, остался доволен тем, что я смогла поддержать разговор, длившийся минут пятнадцать, на его родном языке. Потом он вручил мне одностраничный документ — репортаж, написанный по-английски, о берлинском антикваре, который специализировался на прусских реликвиях, — и попросил перевести его вслух, с листа. Я справилась, хотя мой голос поначалу и дрожал. Но мне удалось взять себя в руки, и я успешно сдала этот устный экзамен.

— Впечатляет, — сказал герр Велманн. — И мне понравилось, что ваш перевод на немецкий не был казенным.

— Спасибо, герр директор.

Затем он передал мне другой документ — уже на двух страницах, что-то связанное с недавней речью президента Рейгана по Ирану, — и попросил выйти к фрау Орфф, чтобы та посадила меня за пишущую машинку.

— Считайте, что этот перевод — сверхсрочный, — сказал он. — Я жду его как можно скорее.

Когда я вышла из кабинета, фрау Орфф тотчас указала мне на стол, где стояла электрическая пишущая машинка. IBM. С круглой головкой, на которой были выбиты все буквы. Я никогда еще не сталкивалась с такой мудреной техникой, поэтому слегка растерялась. Но я знала, что нужно во что бы то ни стало пройти еще один тест, и стала быстро записывать текст, переведя две страницы меньше чем за полчаса. Потом я перечитала свой перевод, внесла карандашом кое-какие правки и перепечатала текст минут за десять. Вытащив из машинки лист бумаги, я поспешила к двери кабинета герра Велманна. Но меня тут же остановила фрау Орфф:

— В кабинет герра директора нельзя входить, пока я не доложу ему.

— Извините, — тихо произнесла я.

Фрау Орфф сняла трубку, нажала кнопку и что-то быстро сказала директору. Потом повернулась ко мне и кивнула, разрешая войти.

— Вы быстро управились, — сказал герр Велманн.

Он взял у меня две страницы переведенного текста, пробежал их глазами и похвалил меня за «легкость слога» и чистоту печати.

Когда я объяснила, что мне пришлось перепечатать черновик, чтобы можно было прочитать текст без исправлений, он улыбнулся и сказал:

— Что ж, мне ничего не остается, кроме как принять вас на работу.

Он сообщил, что моя еженедельная зарплата составит пятьсот дойчемарок — о таких деньгах я и мечтать не могла. За вычетом налогов и страховых взносов я буду получать на руки триста семьдесят пять дойчемарок каждую неделю.

— Вас это устраивает? — спросил он.

— Более чем, — ответила я.

Почти все утро ушло на оформление бумаг, потом меня сфотографировали на пропуск. Со мной побеседовал некий господин Штюдер, который, как я догадалась, был начальником службы безопасности, поскольку он подробно расспрашивал о моих контактах с другими восточными немцами здесь, на Западе. «Я никого не знаю», — честно ответила я.

Он со всей строгостью предупредил меня, что все документы должны находиться в помещении и брать работу домой категорически запрещено.

— То, чем мы занимаемся, не является секретной деятельностью. Но поскольку мы ведем вещание на ГДР… скажем так, многим, по вполне очевидным причинам, очень хотелось бы знать заранее содержание наших программ. Так что будьте готовы к тому, что время от времени вашу сумку будут досматривать сотрудники нашей службы безопасности на выходе из здания. Необходимо, чтобы вы подписали соглашение о конфиденциальности, по которому вы обязуетесь не обсуждать свою работу ни с кем из посторонних, не выносить из здания документы и не совершать никаких действий, компрометирующих вашу работу здесь. Нет возражений против подписания такого документа?

— Нет, что вы, — сказала я, надеясь, что он не уловил волнения в моем голосе.

Я подписала бумагу. Дождалась, пока заламинируют мой пропуск. Затем мне показали мое рабочее место в основном офисе. Меня представили коллегам, в том числе и поляку Павлу, одному из продюсеров программ. Недурен собой, но агрессивный бабник. Он нагло уставился на мои груди и ноги и с сардонической усмешкой поинтересовался, есть ли у меня бойфренд.

— У меня был муж, но он умер, — сказала я, давая понять, что не собираюсь кокетничать с ним.

Но мой ответ, казалось, лишь раззадорил его, потому что он продолжил:

— Какой глупец, умереть при такой жене.

Мне захотелось влепить ему пощечину. По его улыбке я догадалась, что именно такой реакции он и ждет от меня. Я тотчас распознала в нем провокатора с садистской жилкой и поняла, что это вряд ли последняя стычка с ним.

К счастью, меня позвали обратно в кабинет герра Велманна. Ему понадобился срочный перевод очерка о писателе, имени которого я никогда не слышала: Синклер Льюис. Это был объемный текст — на двенадцати страницах с оборотом, — и герр директор спросил, могу ли я сделать перевод в течение двух часов, поскольку другая штатная переводчица слегла с мигренью, а актер, приглашенный для чтения текста, должен явиться к трем пополудни. На часах было начало второго…

Разумеется, я сказала «да». Работа всегда выручала меня. Она помогала вытеснить все черные мысли, которые отравляли мне жизнь. Работа держала меня в тонусе.

Когда я вернулась на свое рабочее место, мимо прошел Павел. Я опустила голову.

— Не думай, что тебе удастся игнорировать меня, — сказал он. — Я этого не допущу.

* * *

Работа. Прошла моя первая рабочая неделя. Поскольку моя коллега, Магдалена Кёниг, частенько страдает от мигреней, основная нагрузка по переводу ложится на мои плечи. Половина авторов, сотрудничающих с радиостанцией — все они фрилансеры, — оказались англофонами. Так что поток текстов на перевод нескончаемый, и, как заведено на радио, сроки всегда поджимают. Здесь все работают в поте лица. Штат следовало бы увеличить вдвое, как постоянно ворчит Павел, но финансирование уже далеко не такое щедрое, как раньше, даже с учетом ярого антикоммунизма Рейгана.

— Рейган и его дружки разглагольствуют об «Империи зла», — заметил однажды Павел, снова подкатив к моей кабинке и отвлекая меня, — но по-прежнему не верят в силу радиовещания и предпочитают вести борьбу с Красным Дьяволом одними баллистическими ракетами. К чему промывать мозги? Легче нацелить ядерную боеголовку на коллективные яйца Советов.