– Выходи, – промолвила Арафель в лучах смертного рассвета; оно кинулось в Элд, меняя форму, но Финела была быстрее. Оно снова, дрожа, вернулось в смертный мир и забилось меж скал, где пряталось до этого.

– Отчаяние твое имя, – промолвила Арафель. – Андохас. – И она выхватила со свистом меч из ножен, и воды содрогнулись. – Ты вторгся в мои владения, слышишь меня?

Тварь отпрянула дальше. Два бледных глаза поблескивали лунным светом под водой.

– Где он, фиатас?

Лунные глаза всплыли. И бледное лицо рассекло поверхность воды. Воздух задрожал от воя.

– Я предупреждаю, я лишь предупреждаю, Дина Ши.

– Злобная, гнусная тварь! Госпожа Смерть терпелива! Я – нет, по крайней мере, не жди терпения от меня сегодня… Андохас. Отвечай мне!

– Он бежал, бежал, бежал. Другая жизнь закончилась. – И Бан Ши нырнула в эльфийскую ночь; но Финела не потеряла ее.

– Куда? – спросила Арафель.

– Темен мне, темен его путь. Смерть потеряла его. – И Бан Ши, став странной бледной рыбой, еще глубже нырнула в темные владения Смерти, оставив на поверхности Керберна лишь рябь. И в те пределы Финела не осмеливалась вступать непрошенно.

– Люди, – прошептал далекий голос, – люди предали тебя, Арафель, Аовель, чье имя Радость. Аовель. Аовель – радость и смерть… о, Арафель, Арафель, Арафель…

– Нет, – промолвила она так же тихо. – Нет. Ты не получил его. Сюда, Далъет, ко мне, приди ко мне, Далъет, мой брат.

И шепот ее полетел, скользя сквозь туманы и призрачные ветви того, иного Элда. Она сжала лунно-зеленый камень и извлекла из него звуки арфы, эльфийскую песнь ныне уже сломанного инструмента. Эта музыка обладала властью. Она зазвучала во всех трех ипостасях Элда. Она звучала вовеки, ибо арфа была сломана, и Арафель была бессильна изменить ее последнюю песнь. Мелодия окутывала и увлекала, обладая волшебством; и в ней было человеческое, ибо сложил ее человек.

Она достигла стен Кер Велла, где висела эта арфа, она достигла Дун-на-Хейвина, где ее слушали короли, она достигла долины, где ранним утром Донкад скакал на черном могучем коне. Глаза у коня были зелеными и то и дело меняли свой цвет. И Донкад казался иным своим воинам или, может, они еще никогда не видели, чтобы он так был вдохновлен своей целью: он был статен и странен и сидел прямо, как юноша; никто не рисковал посмотреть ему в глаза, точно так же, как никто не смотрел в глаза лошади.

Двигались знамена. И наконечники бесчисленных копий тускло поблескивали в зеленовато-туманном утре – то были войска долины. Там были лучники и люди Боглаха со своими господами. Они собрались к смертному одру Лаоклана, чтобы поживиться, чем можно было, чтобы ухватить власть, но сами пали ее жертвой: и теперь никто не сомневался, кто здесь опаснее всех.

«Славься! – вздымался крик к мутному небу. – Славься Донкад-король!» – И холмы звенели от этого клича, вздыхая, как море.

«Король», – прошептал чей-то голос, став собственным внутренним голосом Донкада. «О, мой нежный, я скажу тебе больше. Твои мечты – ничто рядом с моими. Король – лишь начало всего. Кер Велл был когда-то нашим, как и Кер Донн, но носили они иные имена. Я научу тебя, как называть их. Из всего человечества останешься лишь ты, моя душа, мой внутренний свет. Ты хотел отбросить Элд, я его повергну и восстановлю мир, каким он был прежде. И ты увидишь, душа, все чудеса – драгоценности, сияющие, как солнце и луна, красоту и радость, все редкости, которых не видел ни один человек. Мы очистим мир и будем владеть им».

Он теперь не боялся ни брата, ни войск, ни теней. А менее всего Ши. Донкад оглядывался, и люди содрогались от его взгляда. И пустив лошадь галопом, он ринулся вперед.

Звуки арфы достигли слуха и еще одного существа, затерянного в холодном тумане. Аодан замедлил шаг, блуждая в лесах, в дымке темных ветвей. И эта музыка проникла к нему, как свет сквозь мглу, в которую превратился мир, как весна, пробившаяся сквозь зиму, как рука друга, протянутая сквозь цепи врагов.

И он понял, куда идти. Он заставил себя вспомнить. Мало что осталось от него. Он взглянул на свою руку, цеплявшуюся за гриву скакуна, и едва разглядел ее.

– Пойдем, – сказал он Аодану. – Нам туда.

И эльфийский конь снова двинулся, побежал, петляя и стряхивая молнии со своей гривы.

XV. Об огне и мече

Дождь кончился. Бранвин сидела в зале, вслушиваясь в тишину. Вокруг нее спали дети, Мурна, Леннон, Донал – все утихомирились под конец ночи. Она смотрела в пустоту и чувствовала, как в горле закипают слезы. Все ее намерения и планы лежали в руинах – дороги превратились в трясину, вода в Керберне поднялась – на много дней непроходимое препятствие для ее бедного народа и мелочь для решительных войск Ан Бега, когда те вздумают отрезать их от брода. Ночью к ней приходили сны, и все они были о разорении. Она обдумывала и другие отчаянные шаги – послать Донала, Шона и Кована вместе с Мев и Келли, чтоб малым отрядом они перебрались через реку рядом с Кер Веллом и пешком прошли сквозь сердце Элда к Дру в поисках защиты для нового короля, отвергнутого миром.

Может, вся ее жизнь была одной безумной надеждой. Слишком мало верила Бранвин в удачу в начале и слишком полагалась на нее в конце – и все же она надеялась, даже не понимая Элда, ибо больше ей ничего не оставалось в этом мире.

– Арафель, – прошептала она в тишине. – Арафель. Арафель. Слышишь ли ты меня, Фокадан, Чертополох или как ты зовешься нынче? Киран, слышишь ли ты меня?

Но первой она не доверяла, а во второго не могла поверить, как ни старалась.

Затем донесся стук копыт бегущей лошади – одинокий среди молчаливых стен, он гулко разнесся по замку. Стража молчала – ни приветствий, ни окриков. И он все приближался.

«Киран», – подумала Бранвин и перестала дышать, боясь спугнуть надежду.

Нет, то отвязалась какая-нибудь лошадь – вот и все – и теперь бегала под стенами. Или то Арафель.

Она поднялась, расправив подол, и босиком двинулась к выходу из зала – внизу хлопнула дверь, и на лестнице послышались легкие шаги – нет, ни одно смертное существо не могло проникнуть внутрь так быстро, миновав ворота и стражу. Бранвин отпрянула, и сердце ее заколотилось от испуга.

– Донал, – промолвила она, не отрывая глаз от двери. – Донал, проснись…

Но сзади никто не шелохнулся. Дверь отворилась, и на уровне коленей в щель просунулась косматая голова с глазками, поблескивавшими при свете факела.

– Донал! – вскричала Бранвин.

Существо вошло и, обхватив себя руками, прислонилось к двери.

– Спят, спят,