имевшие больше всех, все оставляли. Слишком много свалилось на нее утрат, чтобы заботиться о чем-либо: девочка держала в кармане лишь шкатулку со своими драгоценностями – ярким птичьим пером, речными голышами, – тем, что было собрано ею во время прогулок с отцом. Потеряв отца, Мев перестала заботиться и о них, но потом решила, что может пожалеть об этом и будет слишком поздно, поэтому лучше взять с собой эти странные мелочи; остальное же она побросала, хоть у нее были серебряные и золотые заколки, тонкая одежда и серебряное кольцо. Она с пустыми руками спустилась по лестнице, как Келли и мама, и лишь Мурна волокла за ними целый узел одежды; но у них на шеях висели ладанки с дарами Ши, а под ногами были камни Кер Велла и воспоминания о жизни в замке были при них – это было бесценно, и это они уносили с собой.

«У нас будет проводник», – предупредила мать: если бы это отец возвращался домой, она бы сразу им сказала, а остальное их не интересовало, и они шли, не задавая лишних вопросов. Все их мысли были о том, что они оставляли – замок и отца, сидящего в своем кресле в зале. Теперь, когда они уходили, Мев казалось, что он и вправду может вернуться – так крепка была память о нем повсюду, – и, положив длинный меч Кервалена себе на колени, он опустится в кресло, и золотистый свет очага будет играть на его лице. Зал принадлежал теперь только ему – такой же заброшенный и одинокий – он остался за их спинами, и дверь была уже закрыта.

Они миновали последние ступени, и воздух задрожал от предчувствий и ожиданий. Ладанки с дарами Ши обожгли ладони. Они подняли глаза и увидели крохотное коричневое существо, которого не было здесь еще мгновение назад.

– Это Граги! – воскликнул Келли, но, казалось, их мать уже знает это – похоже, ничто сегодня не могло ее напугать, даже Ши.

– Граги, – промолвила Мев, горло возле дара Ши вдруг засаднило еще сильнее или то закололо ее сердце. Она подумала об отце, и мир словно вновь пришел в движение или она сама тронулась с места – будто снова ожив, у Мев заболело в груди – она подняла голову и поняла, что и не жила после той ночи, хотя все в мире шло своим чередом. И вдруг она ощутила, что вокруг полно тайн и ее мама – родная мама – связана с Ши.

Это не без отца. В этом чувствовалась его рука. Мир понесся мимо, словно река, обтекающая камни, и беды проносились мимо них, и как-то во всем этом ощущался он.

– Идемте, – промолвил Граги, махая им длинными косматыми руками. – О, поспешите, поспешите. И пони, и славные лошади, и все остальные.

– Граги, – сказала их мать, резко, как она говорила в зале. – Граги, это не все – наши люди еще на дороге у Лоуберна.

Граги замер, обхватив себя руками, и закачался, и глаза его сузились от боли.

– О, золотая госпожа, Граги не может дотянуться до них. Пусть добираются сами. Большой рыжий человек и маленький темноволосый: Граги знает их – на них прикосновение Ши, но больше нечем, нечем помочь им. Идемте! Идемте! Идемте! Люди, добрые, учтивые люди, не медлите, спешите, спешите! Оно наступает, оно наступает – мрак идет на долину; я не могу назвать его имя, но реке его не остановить. – Он повернулся и, отскочив в сторону, вскарабкался на спину лохматому пони. – Торопитесь! О, торопитесь!

И поверх людского гула раздался голос Донала, подгоняющего всех: он появился с Ленноном, Шоном и Кованом и целым войском мальчиков – они вели отцовскую лошадь, и пони, и других коней. Они остановились, и воцарилась тишина, взорвавшаяся на мгновение криками, словно народ только что увидел коричневого человечка на лохматом пони.

– Идемте, – взмолился Граги, – о человек, Граги знает тебя – много мы проехали вместе, – идемте, идемте, о, поспешайте! С севера и запада они наступают, темные твари и мгла. Садитесь, садитесь все, кто может ехать верхом, – Граги вас поведет!

И словно чары опустились на всех – воздух дрожал от волшебных трелей. Люди вскарабкивались на неоседланных лошадей, которые молча подставляли свои спины, передавали друг другу детей, смотревших вокруг с изумленным видом. Мев ухватилась за гриву Флойна, пытаясь залезть, и Флойн даже не шелохнулся, пока она неловко взбиралась на него. Ее брат уже сидел на Фланне. Донал помог их матери и Мурне сесть на белоносую кобылу и дал в руки Бранвин повод.

– Мой муж, – раздался женский голос.

– Мой сын, – откликнулся другой. – Как они найдут нас? Куда мы отправляемся?

– В безопасное место! – резко ответила их мать. – Туда, где они сами хотели бы вас видеть.

– Позволь мне остаться, – промолвил Донал, держа за повод Илеру, кобылу господина. – Я найду остальных.

– У тебя есть другие обязанности, – оборвала его Бранвин. – У тебя все еще есть господин – отправляйся с нами.

– Вперед! – крикнул Граги, словно слившись с коричневым пони, на котором он восседал, поджав колени, и помахал косматыми руками. Воздух заколебался, мутный рассвет затянулся туманом, и ворота стали казаться прозрачными.

Перед ними лежал лес. Граги ехал впереди на своем пони, а за ним все остальные; Донал нехотя шел пешком, ведя Илеру рядом. Потом ухватил ее за гриву и взлетел к ней на спину. Он проехал вперед и снова вернулся назад, и лицо его не выражало того горя, что отзывалось в дарах Ши, когда он был рядом.

– Держитесь вместе! – услышали дети его крик. – Подтягивайтесь, подтягивайтесь – госпожа распорядилась. Удача с нами, как всегда. Не упускайте друг друга из виду, окликайте друг друга, если кто задержится.

«Мы оставили Барка, – думала Мев. – И Ризи, и всех воинов. Я могла бы пойти к нему». Она сжала дар Ши на своей шее, гадая, удастся ли ей достичь границы, которой она никогда не видела. Но нет, подумала она, чувствуя странную непоколебимую уверенность, как бы она ни была болезненна, – путь стелился перед ними, и она должна была быть с Келли – и опасностей на этом пути было не меньше, чем поджидало воинов Барка. Их путь лежал здесь, и она не могла покинуть его.

Вскоре меж деревьями замелькали другие создания. Шли олени, двигаясь, как призраки, сквозь мглу и туман, пробегали лисицы и иное зверье – словно жизнь покидала Кер Велл. Мев оглянулась и посмотрела на растянувшуюся колонну – конец ее терялся в тумане, – лошади, всадники, кое-кто из мужчин шел пешком, неся на закорках детей. Даже огромные быки и прочий скот шел следом, без привязи, двигаясь с терпеливой