Вновь долгий гипнотизирующий взгляд поочередно на каждого Посвященного с повелением воспринимать слова его с трепетом и почтением, и — аккорд:

— Я прикосновением руки своей поднял на ноги умиравшего от укуса змеи, обученной вами. Так будет с каждым, кого вы в бессилии своем захотите умертвить. Тем более, что Господь Бог дал мне силы не только излечивать умирающих, но и воскрешать умерших. Но я не хочу противостоять козням вашим, ибо это, повторяю, обернется на ваши головы десятью Божьими казнями. Я хочу противостоять вам только, неся Живой Глагол Божий. В первую очередь, среди народа избранного. Если же уверует в меня кто из многобожников, я не оттолкну того от себя. Ваше полное право нести свое слово, и если кто из моих овец перебежит в ваше стадо, я стану упрекать лишь себя за неумение проповедовать. Поредеет ваше стадо, упрекайте себя без злобы на отступившихся от вас, без злобства на меня, пастыря заблудших. Вот мое условие. Ничего иного не приемлю. Любое отступничество с вашей стороны буду пресекать волей своей с благословения Отца моего Небесного. Все!

Сам же предельно напряг свою волю, повелевая:

«Примите как должное! И не только на сию минуту!»

Он мог бы сейчас, торжествуя победу, повернуться и уйти. Никто бы не посмел его задержать. Но Иисуса осенила мысль преподать предметный урок белым жрецам, а чтобы затянуть для этого время, он решил смягчить свою резкость малой проповедью и ознакомлением с монастырем, особенно же с ведохранилищем. И он предложил уже совершенно иным тоном:

— Мы не можем быть врагами в главных основах веры нашей. Как индуизм, так и иудаизм имеют одни корни верований своих. Рама получил благословение идти на Восток от Творца Всего Сущего через своего посланника Божественного Разума. С Авраамом заключил Завет, даровав ему Землю обетованную и простер длань над народом, который от него размножится, тоже Творец Всего Сущего, Единый Творец и Судья. Вера Индии, вера Египта, вера Месопотамии — едины изначально. Только века внесли в них своеобразия по воле служителей господних, считающих себя равными богам и наделенными правами поступать не по слову Единого, а по своему измышлению ради власти своей над душами народа своего. Вот почему я говорю: мы не враги, мы едины в сути своей, у нас лишь есть свои интересы, которые мы и станем отстаивать без вражды, но только убеждением, авторитетным словом и привлекательными деяниями. А сейчас, если на то будет воля ваша, я хотел бы ознакомиться с вашей обителью, дабы вспомнить давние годы свои, годы познания Священной Истины, хотел бы побывать в ведохранилище, и если что увижу там новое для себя, попрошу дозволения вашего познать это новое. Не сегодня, а в удобное для меня время.

Не сказал об удобном времени для них, жрецов, оставив тем самым последнее слово за собой.

Ответ прозвучал сразу же, из уст Главного жреца:

— Я сам сопровожу тебя, Великий Посвященный. А чтобы ты ощутил мое уважение к тебе, объявляю при всех: условия твои принимаю безоговорочно, считая их мудрыми. Мы станем бороться с тобой Словом и только — Словом, Уважая тебя, как Мессию, как пророка и проповедника, как Великого Посвященного высшей степени.

Главный жрец поклонился Иисусу, повскакивали и Посвященные. Замерли в поклоне. Иисус тоже склонился в почтении, торжествуя свою полную победу и определяя себе не злоупотреблять достигнутым, не давая голове вскружиться от успеха.

«Особенно с крещением нельзя спешить».

Ознакомление с храмом шло неспешно и основательно, а в это самое время Ицхак начал уже нервничать. Он теперь не отрывал взгляда от дороги к храму, даже не замечая, что основательно высунулся из своего укрытия, выбранного между развесистым кустом и замшелым валуном. Он уже не прислушивался к шорохам вокруг, и если кто захотел бы подойти к нему сзади или сбоку, сделал бы это без труда — Ицхак смотрел и смотрел на дорогу до потемнения в глазах.

Наконец, не выдержал. Торопливо спустился вниз, без всякой осторожности, и припустился к деревне.

Вскоре из деревни высыпала толпа мужчин и женщин, а Иисус, поблагодарив Главного жреца за откровенность при показе храма, особенно ведохранилища, где он увидел новые для себя рукописи, и, испросив еще раз разрешение посетить ведохранилище в удобное для него время, раскланялся с белыми жрецами. Проводить его до главной дороги пошли все Посвященные вместе со своим Главой. И так получилось, что толпа соплеменников Иисуса и сам он, в сопровождении белых жрецов, оказались у развилка почти одновременно.

Посвященные обескуражены. Глава же их даже не сдержался:

— Ты, Мессия, — ясновидящий!

Конечно, Главный жрец не знал об Ицхаке, и появление идущих выручать своего проповедника принял за чудо.

Еще одна победа. Однако была и загвоздка: если он сейчас пойдет дальше в сопровождении только Ицхака, Посвященные могут догадаться об истинной основе случившегося, но куда как лучше, если они останутся в неведении и продолжат считать его ясновидящим. Напрягать волю?

Выручил Арджуна-Павел. Выступил тот из толпы и — решительно:

— Я, Павел, и иные желающие сопроводим тебя до следующей деревни, чтобы там передать тебя в руки старейшин. Мы пойдем, Мессия, с тобой даже без твоего согласия.

— Я не стану возражать. Пусть будет от вас двенадцать.

Лучшего исхода не придумаешь, и Иисус горделиво пошагал по дороге к следующей деревне, деревне пастухов высокогорной долины.

Путь не близок. С привалами, на которых достаточно времени для уместных проповедей через притчи, короткие, но весьма поучительные.

Вот первая овчарня. Пустая. Еще не пригнал пастух овец своих на ночной отдых за густую плетеную изгородь. Вдали виднелась еще одна кошара, наподобие первой.

Иисус остановился.

— Возвращайтесь домой, други мои.

— Но до самой деревни еще порядочно, — возразил было Павел, однако Иисус повторил твердо:

— Ступайте спокойно в дома свои. Ничего с нами не случится. Как, Ицхак, успеем до темноты?

— Успеем. Вон за тем языком она.

Прилично, однако же, до вон того языка. Долина казалась безбрежной не только по величине своей, но еще и потому, что травный ее ковер поднимался по склонам довольно высоко, местами даже вклиниваясь в снежную белизну зелеными залысинами. В общем, зеленая неохватная чаша с пятнами кошар, отстоявших друг от друга на небольших расстояниях, да множеством движущихся по склонам белошерстных овец — они, похоже, спешили, чтобы успеть до захода солнца к своим загонам.

Тени от окружающих долину снежных вершин уже наползали основательно на сумеречную ровность, когда Иисус с Ицхаком подошли к крутобокому утесу, гладкому вроде бы в сплошном травном ковре, вблизи же оказавшимся ершистым: острозубые камни словно бы прорезали траву во множестве мест.

— Сразу за поворотом — деревня.

Иисус привык к тому, что высокогорные города и поселки не бросаются в глаза издали, а прячутся обычно за каким-либо укрытием и возникают перед путником вдруг. Не исключением была и эта деревня. Только они обогнули мыс, как вот он — высокий плетеный оплот. Потемневший от времени.