Я переходил от одной группы людей к другой. Некоторые из выступавших были резки и решительны: один говорил о преимуществах социализма, другой – о коммунизме, а третий – о плане Дугласа, который вряд ли был понятен умам простых рабочих. Я с удивлением увидел еще одного оратора, старого викторианского консерватора, спешившего поделиться своими взглядами с другими.

– Вся беда в том, – кричал он, – что мы слишком долго жили не по средствам, а теперь, когда денег нет, существуем на подачки, которые разрушают страну!

Было темно, но не страшно, так что я не удержался и добавил свои пару пенсов в общую копилку:

– А не было бы подачек в виде пособий, на что бы мы все жили?

Меня поддержали несколькими криками: «Слушайте, слушайте!»

Общая политическая ситуация не сулила ничего хорошего. В стране было около четырех миллионов безработных, и это количество постоянно увеличивалось, а правительство лейбористов не предлагало ничего, что могло бы отличаться от предложений партии консерваторов.

Я отправился в Вулвич и там на выборном митинге услышал выступление мистера Каннингема-Рейда, представителя либералов. В его речи было много политической софистики, но не было никаких конкретных обещаний, и публика встретила его равнодушно. Рядом со мной сидела молоденькая работница, которая крикнула ему:

– Хватит уже болтать впустую, скажите лучше, что будете делать с четырьмя миллионами безработных, вот тогда мы и решим, голосовать за вас или нет!

Мне показалось, что у лейбористов был шанс победить на выборах, если только эта девушка выражала общее мнение и настроения людей, но я ошибся. После речи Сноудена по радио перевес политических сил оказался на стороне консерваторов, а сам Сноуден получил звание пэра. Так получилось, что я уехал из Англии, где консерваторы намеревались взять власть, а приехал в Америку, когда те же консерваторы готовились с властью расстаться.

* * *

Каникулы хороши тем, что ничего не надо делать. Я слишком долго путешествовал по курортам Европы, и знал почему. Я чувствовал себя растерянным, потерявшим цель. В связи с появлением звуковых фильмов я не мог определиться со своими планами. «Огни большого города» стали полным триумфом и принесли гораздо больше денег, чем любая звуковая картина того же периода, но я знал, что еще один немой фильм поставит меня в затруднительное положение, а я не хотел выглядеть старомодным и потерять популярность. Я все еще был убежден, что хорошее немое кино более артистично, хоть и соглашался с тем, что звуковые фильмы предлагали большую реалистичность характеров.

Иногда я подумывал о работе над звуковым фильмом, но мне становилось плохо от таких мыслей, потому что я понимал, что никогда не смогу достичь такого же совершенства, как в немом кино. Это означало полное расставание с образом Бродяги. Некоторые предлагали Бродяге заговорить, но это было просто невозможно, ибо первое же произнесенное им слово превратило бы его в совершенно другого персонажа. Более того, идея этого героя была изначально нема, как и его лохмотья.

Такие грустные мысли возникали в моей голове во время этого долгого отпуска, меж тем сознание постоянно нашептывало: «Назад, в Голливуд, и работать, работать!»

После поездки на север Англии я вернулся в Лондон, в тот же «Карлтон», намереваясь купить билеты в Калифорнию через Нью-Йорк, но тут меня настигла телеграмма Дугласа Фэрбенкса из Санкт-Морица. Он писал: «Приезжай в Санкт-Мориц. Заказываю свежий снег к твоему приезду. Жду. Люблю. Дуглас».

Не успел я прочитать телеграмму, как в дверь номера кто-то робко постучал.

– Войдите! – откликнулся я, решив, что это портье, но вместо него я увидел мою недавнюю подружку с Лазурного берега. Я был удивлен, раздражен, но все же холодно повторил:

– Входи!

… Мы отправились в «Хэрродс» и купили там все необходимое для катания на горных лыжах, а потом заехали в ювелирный на Бонд-стрит, где приобрели браслет, которому моя пассия оказалась очень рада. Через день или два мы были в Санкт-Морице, где Дуглас уже ждал меня, и эта встреча была словно луч света в темном царстве. Он, также как и я, пребывал в сомнениях по поводу своего будущего, но мы с ним решили не говорить об этом. В Санкт-Морице он был один – как я понял, к тому времени они с Мэри уже успели разойтись. Как бы то ни было, горы Швейцарии смогли разогнать нашу тоску, и мы катались – ну, по крайней мере, учились кататься вместе.

В нашем отеле жил немецкий экс-кронпринц, сын кайзера, но я встретил его только однажды в лифте, вежливо улыбнулся и подумал о своей комедии «На плечо!», в которой кронпринц был комедийным персонажем.

Пока мы были в Санкт-Морице, я пригласил брата Сидни присоединиться к нам. Особой нужды торопиться в Беверли-Хиллз не было, и я решил вернуться в Калифорнию через Восток. Сидни согласился доехать со мной до Японии.

Мы отправились в Неаполь, где я распрощался с моей подружкой. В этот раз она была в отличном настроении. Все обошлось без слез. Наверное, она смирилась с тем, что происходило, или даже почувствовала некоторое облегчение, поскольку во время поездки в Швейцарию мы не испытывали прежнего притяжения друг к другу и знали, что наше время прошло. Мы расстались хорошими друзьями. Судно отходило от причала, она провожала меня, идя по асфальтовой дорожке походкой моего Бродяги. Тогда я видел ее в последний раз.

О путешествиях на Восток написано много интереснейших книг, поэтому я не буду испытывать терпение моих читателей. Но у меня есть причина написать о Японии, так как там я стал непосредственным участником очень странных событий. Я прочитал книгу Лафкадио Херна о Японии, японской культуре и театре, и именно это стало причиной моего желания побывать в этой стране.

Мы отправились в плавание на японском судне и, пробившись сквозь холодные январские ветра, очутились под жарким солнцем Суэцкого канала. В Александрии на борт поднялись новые пассажиры, в основном арабы и индусы, и мы очутились в незнакомом нам мире! На заходе солнца арабы раскладывали на палубе свои коврики и, повернувшись лицом к Мекке, начинали свои молитвы.

Ранним утром, миновав Суэцкий канал, мы очутились в Красном море и поменяли свои северные одежды на белые шорты и легкие шелковые рубашки. В Александрии на судно загрузили тропические фрукты и кокосы, так что за завтраком мы наслаждались манго, а за обедом – холодным, как лед, кокосовым молоком. На один вечер мы превратились в японцев и обедали, сидя прямо на палубе. Я узнал от одного из морских офицеров, что немного чая, добавленного в рис, улучшает его вкус. Наше возбуждение нарастало по мере приближения следующего южного порта. Капитан судна объявил, что утром следующего дня мы прибудем в Коломбо. Цейлон всегда считался экзотическим местом, но нам все же хотелось быстрее добраться до Бали, а потом и до Японии.

Следующим портом оказался Сингапур, где мы окунулись в атмосферу пейзажей с китайских фарфоровых тарелок, – индийские смоковницы росли здесь прямо в водах океана. Сингапур особо запомнился мне замечательными китайскими артистами из «Развлекательного парка “Новый свет”». Эти молодые люди, почти дети, оказались необыкновенно талантливыми и начитанными, они играли во множестве китайских классических пьес, созданных великими китайскими поэтами. Спектакли проходили в пагоде, в традиционном национальном стиле. Пьеса, которую я смотрел, длилась целых три дня. Главную роль исполняла девушка лет пятнадцати, она играла принца и пела высоким дрожащим голосом. Кульминация наступила на третий вечер. Иногда лучше не понимать иностранный язык, так как ничто не поразило меня так ярко и остро, как последний акт пьесы с его ироничными музыкальными тонами, стоном струн, громкими ударами гонга и пронзительным хриплым голосом изгнанного принца, который исходил из глубины души одинокого и брошенного всеми человека.