– Здесь, – сказал крайн и отдернул полог у входа.

Большое и темное помещение с щемяще знакомым сладковатым запахом. Ряд тщательно закрытых ставнями окон. Крайн не спеша двинулся вдоль внешней стены, открывая ставни. Скупой осенний свет неохотно проникал в огромный полукруглый зал. Фамка ошарашенно подняла голову.

– Это что же… библиотека? – пробормотала она неуверенно.

– Да, – подтвердил крайн, – одна из лучших по обе стороны гор. Здесь надо немного прибраться… Нам с Иваром потребуются кое-какие книги, но работать в такой пыли…

Фамка кивнула, соглашаясь. Прибраться – это всегда пожалуйста. Без долгих разговоров спустилась вниз, переоделась в тщательно сбереженную старую лицейскую форму, которая вдруг оказалась тесной, набрала воды, прихватила побольше ненужных лоскутов и снова отправилась наверх. Пыли на полу, на длинных столах у окон, на высоких подставках для книг скопилось не так уж много. С этим Фамка покончила быстро и повернулась к книжным полкам.

Книги стояли в двадцать рядов до самого верху и вроде бы даже вползали на выгнутый куполом потолок. С пола не достать, но там и сям к полкам были приставлены изящные лесенки. На отдельных полках красовались плотно запечатанные золоченые футляры со свитками. Кое-где в тесных рядах темных пупырчатых переплетов чернели пустоты. Видно, уходя, крайны забрали с собой самое ценное. Или любимое…

Год прошел с тех пор, как она в последний раз открывала книгу. Что же это было… Ах да, ненавистный учебник версификации. Вздохнув, Фамка вскарабкалась на лестничку, потянула с полки одну из книг, стерла пыль и приставшую паутину, поставила на место тяжелый, пахнущий старой кожей том «Космография или чертеж мира», осторожно взяла в руки другую. «Жизнь и преступные деяния великого и славного короля Аспазия Светлоголового». Как это понимать? Если король славный, то почему деяния преступные? Интересно…

Кто-то сильно дернул ее за ногу. Фамка взвизгнула и едва не свалилась с лестнички. Книга, уютно лежавшая на коленях, поехала вниз. Фамка подхватила ее, заложила пальцем, чтоб не потерять место, и огляделась.

Снизу ехидно скалился Варка. Сзади маячил Илка, мрачный, как голодный медведь.

– Эй, – сказал Варка, – гляди-ка, шевелится. Значит, еще живая.

– Зато я щас помру. Прямо тут, не сходя с места, – пригрозил Илка.

– Чего вам? – неприветливо спросила Фамка. – Чего стряслось-то?

– Да как тебе сказать, – усмехнулся Варка, – мы когда ужинать будем?

– Как ужинать? Обеда еще не было…

– Ну, обед мы кое-как состряпали. Господин Лунь лично руку приложил. А вот ужин готовить ни в какую не хочет. Я, говорит, вам не нанимался.

– Ой, а который час?

– Самый подходящий для ужина, – сварливо сказал Илка.

– Ага, я сейчас… я вот только до конца главы…

– Ну все, скажи своей Ланке, чтоб училась готовить, – скорбно заявил Варка, – кашу-то она хоть умеет?

– Ох, – вздохнул Илка, – марципаны в сладком соусе умеет, это наверняка.

– Марципанами сыт не будешь.

* * *

– «Есть трава „царевы очи“, собой красна, и листочки, и цвет красен, ростом со спицу. А растет она на болоте, где ключи бывают и клюква. Держи ее при себе – и победиши всякого супостата, и на суд идти – не осужден будеши». Чё, правда, что ли?

– Не знаю. Не пробовал.

Господин Лунь растянулся на полу у самых окон, удобно устроив спину на двух пышных подушках. Руки закинуты за голову, на животе переплетом вверх раскрытая, сильно потрепанная книга, глаза, устремленные в небо, следят за медленным падением снежных хлопьев.

Варка, топтавшийся у подставки с огромным фолиантом, задумчиво почесал бровь, осторожно перевернул страницу.

– «Есть трава перенос, собою темна и мала, цвет ворон. И та трава добра от змеи. А семечко возьми в рот, войди в воду – вода расступится…»

– Все может быть. Ты плавать умеешь?

– Вы зачем мне эту книгу дали? Просто так? Или была какая-то причина, которую людям нипочем не понять?

– Читай-читай. Там есть и вполне здравые вещи.

Варка вздохнул и перевернул еще страницу. Со своим невежеством он боролся яростно. Память о прошлой зиме подгоняла его лучше всякого кнута. Беспомощность перед лицом смерти? Нет уж, хватит.

В дальнем углу у стола шушукались Фамка и Илка. Но шепотом спорить трудно, и оттуда то и дело раздавались приглушенные вопли:

– Отравили!

– Сам себя порешил.

– А я говорю, отравили.

– Вот тут ясно сказано, – Фамкин палец уперся в одну из разложенных вокруг книг, – предал своих и, устыдясь, покончил с собой.

– Никого он не предавал.

– Да? Тут же ясно сказано: «Пятый князь Сенежский явился на поле битвы под стягом герцога Урштатского».

– Но в битву не вступал.

– Потому что струсил.

– Не, убогая, ты не понимаешь. Он выжидал. Вы все там у себя в Норах думаете: вот свои, вот чужие, они плохие, мы хорошие. Слова всякие говорите: верность, предательство, вождь, защитник, любовь к родине. А такие, как он, по-другому думают. Им и на вас плевать, и на родину чихать с высокого дерева… Он меж нашим королем и герцогом Урштатским вертелся, пытался власть свою сохранить, а заодно и княжество.

– А почему тогда руки на себя наложил? Княжество-то осталось при нем.

– Вот и я говорю, отравили его.

– Герцог из мести?

– Нет, – заметил крайн, по-прежнему глядя на снег, – наш тогдашний король.

– Зачем? – в один голос спросили спорщики.

– Господин Ильм совершенно прав. Этот пятый князь и вправду был исключительно мудрый политик. Но перемудрил. Там ведь вот как сложилось… – Крайн неохотно поднялся, подсел к столу, притянул к себе толстенный исторический труд, развернул вложенную в него карту.

«Ну вот, опять началось», – подумала Ланка, устроившаяся с шитьем на одной из лесенок. Пока господин Лунь беседовал о каких-то скучнейших болванах, которые то воевали, то плели интриги, но все как один давным-давно померли, с одной только Фамкой, это еще можно было терпеть. Но вдруг Илка ни с того ни с сего смертельно обиделся, что его на эти беседы не приглашают, вначале подслушивал с самым независимым видом, а потом начал, как бы между прочим, вставлять всякие замечания. Ланка и оглянуться не успела, как он утвердился за одним столом с Фамкой, среди книг, ветхих свитков и коричневых от старости карт.

Впрочем, послушать какую-нибудь историю Ланка тоже была не против. Нудные болваны, которых крайн торжественно именовал государственными деятелями и политиками, частенько путались с какими-то дамами, причем некоторые дамы разбирались в этой самой политике даже лучше, чем их любовники. Слушать про прекрасных дам прошлых времен Ланке нравилось.

Варка и тот бросил свою устрашающую книжищу под скромным названием «О зверях,