Преподобный Фостер – священник то ли самозваный, то ли, если верить другим источникам, рукоположенный самим Господом Всевышним – понимал дух своего времени насквозь, не хуже, а даже, пожалуй, и лучше, чем опытный карнавальщик понимает деревенского лоха. Сквозь всю историю культуры, известной как «американская», красной нитью проходит повальная шизофрения, а попросту говоря – раздвоение личности. Законы ее были пуританскими, поведение же за закрытыми дверями – сугубо раблезианским; основные ее религии были аполлоническими, а церковные службы – почти дионисийскими. В двадцатом веке (по земному христианскому летоисчислению) не было на Земле ни одного другого места, где секс подавлялся бы с таким, как в Америке, ожесточением, – и не было ни одного другого места, где секс вызывал бы такой острый, всеобщий интерес.

Все крупные религиозные лидеры нашей планеты были сильными, магнетическими личностями, ни один из них не обладал нормальной, как у рядового человека с улицы, сексуальностью; эти же две черты отличали и Фостера (противники Фостера презрительно именовали его «гипнотизером», хотя не гнушались и словечек похлеще). Земные религиозные лидеры бывали, в смысле секса, либо аскетами, либо – ну, скажем для приличия, наоборот. Фостер аскетом не был.

Так же как и его жены. И священнослужительницы – по законам Нового Откровения перерождение обязательным образом включало в себя ритуал, как впоследствии грокнул Валентайн Майкл Смит, прямо-таки уникально приспособленный для взращивания близости.

Многие из земных культов прошлого и настоящего пользовались и пользуются той же самой методикой, однако на американской почве такого еще не случалось, во всяком случае – в крупных масштабах. Пока не появились фостериты.

Долгое время все попытки Фостера проповедовать кончались плачевно – его мгновенно вышвыривали из города за пропаганду свального греха; техника, позволившая ему без особых опасений распространять свой, мягко скажем, нетрадиционный культ, сложилась далеко не сразу – но все же сложилась. Что-то он позаимствовал у масонов, что-то – у католиков, что-то – у коммунистов, что-то – из практики рекламных агентств, ровно так же, как раньше он без малейших угрызений совести составлял «Новое Откровение» из обрывков старых религиозных текстов. Во-первых, все это подавалось как возврат к идеалам раннего христианства. Во-вторых, он организовал церковь внешнюю, доступ в которую был открыт каждому желающему и в которой всякий прихожанин мог неопределенно долгое время именовать себя «ищущим». Далее шла церковь средняя, именно она и представлялась неосведомленному наблюдателю настоящей Церковью Нового Откровения. Брызжущие счастьем спасенные исправно платили десятину, пользовались благами постоянно расширяющихся деловых связей своей церкви и проводили чуть не все свое свободное время в бесконечных безумных карнавалах Счастья, Счастья, Счастья! Еще бы, ведь прежние грехи прощены, а теперь почти никакой твой поступок не будет считаться греховным – пока ты платишь церковный налог, честен в деловых отношениях с братьями-фостеритами, ненавидишь грешников и – главное – СЧАСТЛИВ. И нельзя сказать, чтобы Новое Откровение откровенно призывало к далеко не новому разврату, оно ограничивалось тем, что излагало проблемы сексуального поведения несколько таинственно и невнятно.

Именно из прихожан средней церкви набирались боевики штурмовых отрядов. Фостер пользовался приемом, который еще в начале двадцатого века отработали до совершенства «уоббли»: если какая-либо местная община пыталась подавить на своей территории фостеритское движение, фостериты слетались в этот город в таком количестве, что их не могли сдержать ни копы, ни тюрьмы, – копов мордовали, и по-черному, а тюрьмы разносили по кирпичику.

А если какой-нибудь опрометчивый прокурор выносил обвинительное заключение, оно неизменно и с треском проваливалось; наученный собственным горьким опытом, Фостер организовал действия боевиков таким образом, что – с точки зрения закона – судебное расследование выглядело как внесудебное преследование, а попытка изгнания – как жестокие, ничем не оправданные гонения. Ни Верховный Суд США, ни позднее Верховный Суд Федерации ни разу не поддержали приговор, вынесенный фостериту по обвинению в фостеризме.

Но существовала еще и невидимая постороннему взгляду Внутренняя Церковь – сплоченная группа абсолютно преданных людей, к которой принадлежали все священники, все крупные общественные деятели – фостериты, весь хозяйственный и идеологический аппарат. «Перерожденные», вышедшие за пределы добра и зла и уверенные в своем конечном спасении, они одни и участвовали в высших, строго хранимых от непосвященных таинствах – и им единственным гарантировалась прямая дорога в Рай.

В ранние времена, когда движение еще не очень разрослось, Фостер выбирал этих людей лично и с величайшей тщательностью. Он высматривал мужчин, подобных самому себе, и женщин, подобных своим женам-священницам, динамичных, абсолютно убежденных, упрямых, лишенных чувства ревности – в самом житейском смысле этого слова. По своему темпераменту все они должны были являться потенциальными сатирами и нимфами – ибо внутренняя церковь была там самым дионисийским культом, которого так не хватало Америке, на который имелся такой большой спрос.

Фостер был до крайности осторожен, женатые и замужние допускались в святая святых его церкви только семейными парами, никак не поодиночке. Первым требованием к холостым кандидатам были сексуальная привлекательность и сексуальная агрессивность; Фостер установил незыблемое правило, по которому мужчины обязательно превосходили по численности женщин. Нет никаких определенных свидетельств, что архангел изучал опыт своих предшественников, пытавшихся организовать в Америке нечто подобное, но он явно знал – либо чувствовал, – что большинство этих попыток провалилось по одной и той же причине: инстинктивное стремление жрецов к единоличному обладанию предметом своей похоти вело к появлению ревности и, как следствие, к разброду и расколу. Фостер такого не допускал: абсолютно все женщины – в том числе и его собственные жены – были, так сказать, общественным достоянием.

И он совсем не спешил расширять группу посвященных – для удовлетворения скромных аппетитов большинства людей более чем хватало радостей, предлагаемых средней церковью. Если очередное перерождение выявляло две пары, способные к «небесному браку», Фостер был доволен, если нет – значит всходы еще не окрепли, требуют дополнительной заботы, нужно, чтобы здесь поработали опытные священник и священница.

По возможности он проверял кандидатские пары сам с помощью какой-либо священницы. На уровне средней церкви каждая из этих пар была уже «спасенной», а потому риска почти не было, с женщиной – вообще никакого, а мужчину он тщательнейшим образом оценивал и только потом давал священнице сигнал к началу действия.

В прежней своей, до спасения, жизни Патриция Пайвонская была молоденькой, замужней и «очень счастливой». У нее был ребенок, она очень любила своего довольно пожилого мужа и взирала на него с благоговейным восхищением, снизу вверх. Человек великодушный и любвеобильный, Джордж Пайвонский имел прискорбную склонность к бутылке (выражаясь точнее – к некоторым разновидностям жидкостей, разливаемых по бутылкам), а потому приходил обычно к вечеру в состояние, не позволявшее ему сколько-нибудь достойно проявить свою любвеобильность. Кроме того, любвеобильность эта выплескивалась зачастую на клиенток, особенно если таковые приходили в первой половине рабочего дня: татуировка – дело тонкое, требует острого глаза, твердой руки и интимной обстановки, проводится сугубо за закрытой дверью, тем более если дело касается дам… Однако Пэтти все равно считала себя верной и счастливой женщиной, относилась к поведению мужа с полной терпимостью, а когда увидела, что тот напивается все чаще и чаще, стала и сама бегать на свидания с клиентами.