Немного помявшись, миссис Пайвонская рассказала им (на этот раз – Майку и Джилл), как все было, рассказала в мельчайших подробностях.

Странно, думала Джилл, ведь она же иногда краснеет – куда же сейчас-то подевалась эта, пусть и ограниченная, способность? А затем вдруг грокнулось, что Пэтти и Майк в чем-то схожи – невинные милостью Божьей, просто неспособные согрешить, что бы там они ни делали. И ей очень захотелось – ради Пэтти – чтобы Фостер был настоящим святым пророком, чтобы его поцелуй и вправду был залогом вечного блаженства.

Но только – Фостер! Господи ты боже ты мой, это же надо придумать такую издевательскую пародию!

И вдруг тут, силой значительно возросшей за это время способности к полным воспоминаниям, Джилл снова оказалась в зале со стеклянной, как витрина, стеной, снова взглянула в мертвые глаза Фостера. И он снова показался ей живым, и она ощутила дрожь и уже совсем не была уверена, как бы поступила она, предложи ей Фостер свой священный поцелуй – и священного себя.

Джилл выбросила мысль из головы – но Майк успел уже услышать. И она почувствовала его понимающую, невинную внутреннюю улыбку.

Джилл встала:

– Пэтти, милая, а когда тебе надо вернуться?

– Ой, мамочки, да мне же давно пора.

– Зачем? Они никак не снимутся с места раньше половины десятого.

– Да, но только… понимаешь, Пышечке без меня скучно. Когда меня долго нет, она ревнует и начинает дуться.

– А ты не можешь сказать ей, что была на Счастливой Встрече?

– Ну… – Пэтти крепко, благодарно обняла Джилл. – Ну конечно же! И ничего и врать не надо, ведь так оно и есть!

– Вот и прекрасно. А я сейчас ложусь – совсем устала, ноги не держат. Ты когда встаешь?

– Сейчас подумаю. Если я вернусь к восьми, Сэм успеет снять мою палатку, да и мне хватит времени проследить за погрузкой деток.

– Завтракать будешь?

– Поем в поезде. Я же утром не ем, только кофе.

– Это я тебе сварю. Ну вы тут сидите сколько хотите, и ты, Пэт, не бойся, не проспишь, я разбужу. Если, конечно, ты уснешь, – вот Майк, он вообще не спит.

– Вообще?

– Никогда. Ляжет, свернется в клубок и думает – но не спит.

– Все сходится, – торжественно кивнула миссис Пайвонская, – еще один знак благодати. Я точно знаю, – а когда-нибудь, Майк, ты и сам это поймешь. Тебе будет зов.

– Возможно, – легко согласилась Джилл. – Майк, я совсем падаю. Закинь меня, пожалуйста, в постель.

Невидимая сила подняла ее, перенесла в спальню, уложила на кровать и прикрыла простыней. К этому моменту Джилл уже спала.

Проснулась она, как и задумала, ровно в семь. У Майка тоже были внутренние часы, но земное время он воспринимал совсем иначе, в силу каких-то иных необходимостей. Джилл соскользнула на пол, подошла к двери и заглянула в гостиную. Свет не горит, окна плотно зашторены, но люди явно не спят.

– Ты еси Бог, – с мягкой настойчивостью сказал Майк.

– Ты еси Бог, – каким-то оцепенелым голосом прошептала Патриция.

– Да. Джилл есть Бог.

– Джилл… есть Бог. Да, Майкл.

– И ты еси Бог.

– Ты – еси Бог! Вот сейчас, Майкл, сейчас!

Джилл бесшумно прошла в ванную, почистила зубы, затем сообщила Майку, что проснулась, но тот и сам это знал. Когда она присоединилась к Майку и Пэтти, шторы были уже раздвинуты и гостиную заливали потоки солнечного света.

– Доброе утро, родные!

Джилл поцеловала сперва Пэтти, а затем Майка.

– Ты еси Бог, – ответила Пэтти, негромко и серьезно.

– Да, Пэтти. И ты еси Бог. Бог во всех нас.

Она присмотрелась к Патриции; в резком, безжалостном свете утра та не выглядела усталой, наоборот, словно бы отоспалась вдосталь и чудесным образом помолодела. Ну что ж, знакомые штучки: если Майк хотел, чтобы Джилл всю ночь бодрствовала, – ей это удавалось без малейших затруднений. Сразу же появилось и второе подозрение, что вся эта вчерашняя сонливость – тоже работа Майка. Майк мгновенно – мысленно – согласился.

– А теперь, ребята, кофе. И у меня вроде где-то припрятан пакет апельсинового сока.

Аппетита не было – огромное счастье не оставляло места ни для каких других чувств. Неожиданно Пэт нахмурилась.

– В чем дело, милая? – всполошилась Джилл.

– Не хочется как-то об этом… только на что вы, ребята, будете теперь жить? У тети Пэтти кое-что отложено на черный день, вот я и подумала…

Джилл весело расхохоталась:

– Прости, не нужно было мне смеяться, но разве ты не слышала, сколько денег у Человека с Марса? Он жутко богатый.

– Ну, вроде как и вправду слыхала. Но ты знаешь, если верить всему, что рассказывают по стерео…

– Пэтти, ты просто прелесть. Теперь, когда мы братья по воде, мы взяли бы у тебя не раздумывая, ведь «общее гнездо» – совсем не какие-нибудь там просто красивые слова. Но только тут все как раз наоборот. Если тебе когда-нибудь понадобятся деньги – скажи, и все сразу будет. В любое время. В любом количестве. Напиши нам – а лучше позвони, и не «нам», а мне, – Майк в денежных вопросах ни бум-бум. Да чего там, у меня и сейчас есть на счете тысяч двести. Хочешь?

– Помилуй Бог, – удивилась миссис Пайвонская. – Мне совсем не нужны деньги.

– Как знаешь, – пожала плечами Джилл. – А будут нужны – только свистни. Захочешь яхту – Майк тебе с радостью.

– Конечно же, с радостью. Я никогда не видел яхту.

– Не надо, милые, – покачала головой миссис Пайвонская, – не возводите меня на высокую гору; мне от вас не нужно ничего, кроме вашей любви.

– Мы тебя любим, – улыбнулась Джилл.

– А вот я не грокаю «любовь», – сокрушенно признался Майк. – Но Джилл всегда говорит правильно; если у нас есть любовь – она твоя.

– …А еще – знать, что вы спасены. Но об этом я больше не тревожусь. Майк рассказал мне про ожидание и почему оно всегда нужно. А ты, Джилл, это понимаешь?

– Грокаю. Теперь у меня не бывает нетерпения, никогда.

– И у меня тут кое-что для вас есть. – Татуированная леди вынула из своей сумочки книгу. – Милые, это «Новое Откровение» вручил мне сам Блаженный Фостер, в ту самую ночь, когда он освятил меня своим лобзанием. Возьмите, пусть будет у вас.

Глаза Джилл наполнились слезами.

– Но как же это, тетя Пэтти… Пэтти, брат наш! Мы не можем у тебя такое взять. Мы лучше пойдем и купим себе «Новое Откровение», самый обычный экземпляр.

– Нет. Это… это «вода», которой я с вами делюсь. Для взращивания близости.

– Хорошо. – Джилл вскочила на ноги. – От такого не отказываются, теперь эта книга наша, и твоя, и моя, и Майка.