Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За просмотром истории поколений его и застала хозяйка. В руках она держала поднос с чайным набором и сладостями.
– Чай-варенье-печенье, – объявила она и поставила поднос на стол. – Хотя, если вы по-настоящему голодны, приготовлю что-либо серьезное.
– Нет-нет, что вы, – ответил он и присел следом за ней, – я уже успел позавтракать. В местной рюмочной.
– В рюмочной? – глаза актрисы наполнились ужасом. – Туда пускают детей?! А зачем вам завтракать в рюмочной – не легче ли это сделать дома?
– У меня дом, Вера Александровна, – после того как она налила ему в чашку чай, гость благодарно кивнул и поставил ее перед собой, – в некотором отдалении отсюда. Честно говоря, если брать во внимание все детали, то совсем далеко. А так…
– То-то я чувствую чужой акцент! – погрозила она пальцем.
– Акцент? Может, это у вас акцент – «поребрик», «парадное»…
– Москва, значит?
– Москва.
– И когда же это моя веселушка успела познакомиться с мальчиком из столицы?
Олег подумал, что ответить. Сказал:
– Я думаю, в ее отсутствии обсуждать этот вопрос некорректно.
Хозяйка долго смотрела на него.
– Думаю, ваш приезд как-то связан с истерикой, что произошла у нее двое суток назад, ночью?
Сработало! То же самое! Однако, жаль, что истерика, и жаль, что бабушка заметила.
– Вот это мы и должны обсудить.
– Втроем! – приподнялась хозяйка со стула.
– Сначала – вдвоем, затем, если захочет, она с вами поделится.
– Угу. Строгий, значит. Москвич. В рюмочной позавтракал. Печенье-то берите.
– Спасибо, не ем сладкого.
– Ребенок – не ест сладкого. Рахметов вы какой-то? Готовите себя к какой-нибудь новой мировой революции?
– Скорее к антиреволюции.
– О!
– Вера Александровна! Вы очень хорошая женщина! Всё гораздо лучше, чем вам может показаться! Но я столько лгал за последние два дня, что просто устал, и разыгрывать перед вами приличного мальчика из добропорядочной семьи, рассказывать о мнимом увлечении полетами в космос и покорением галактик – не хочу! Надоело!
– Вы не увлечены полетами в космос? – хозяйка даже заулыбалась. – И что же входит в сферу ваших интересов?
– Торговля. Биржевая торговля. Без собственно перемещения и реализации товара. Торговля правом собственности на то или иное. Например, на продукцию предприятия. Или на часть самого предприятия. Или на весь консорциум, куда входит предприятие.
– Напугали вы меня. Это же невозможно? Это, что, спекуляция такая?
– Да. Обычная спекуляция. Только в больших масштабах.
– А… Почему именно это? Для вашего-то возраста? Почему не кинематограф… спорт… армейская служба… Тем, чем обычно грезят и чем хотят гордиться дети?
– Или комсомольское функционирование, затем партийное функционирование с целью сначала борьбы за привилегии, затем – выдвижения в первые лица государства с последующей возможностью влиять на реальную политику страны. Этим же дети не грезят?
– Нет…
– Тогда почему у нас такой раздутый, огромный, неповоротливый аппарат? Отвечаю: жизнь заставляет. А я решил для себя просто: деньги. Как сказал перуанский писатель Марио Варгас Льоса: «Деньги – единственная форма счастья, которую можно потрогать руками».
– И как же вы этим занимаетесь? В СССР, в шестом классе?
– Никак. Вы же спросили об увлечениях, все, мною сказанное – на будущее. А пока мы с Мариной будем спасать мир.
– Поразительный мальчик. Немудрено, что вы запудрили моей внучке мозги.
– У нас иные, дружеские, отношения.
– Верю-верю… Ну, а человеческие, то есть лично мне более понятные увлечения у вас есть? Поэзия, например, литература? Лермонтов? Пушкин?
– Лермонтов – маньяк с суицидальными наклонностями, счастливо воплотивший их в жизнь.
– Пушкин?!
– Специально для вас. Посвящается Вере Александровне…
– Фоминой.
– Фоминой.
Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных,
Непостижимых для ума;
Дивился я их спеси модной,
Их добродетели природной,
И, признаюсь, от них бежал.
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.
Внушать любовь для них беда,
Пугать людей – для них отрада.
Быть может, на брегах Невы
Подобных дам видали вы…
Хозяйка пару раз хлопнула в ладоши.
– Однако, ну и выбор для чтения.
– Так у Лермонтова вообще – трупы, черви, личинки, мрак, зловоние.
– Фу.
– И я о том же. Есенин – пьяница-самоубийца, Пастернак жил с несколькими женами, Маяковский-самоубийца жил с одной женой, но на пару с товарищем. Фет-Тютчев? Даже вспоминать смешно. Некрасов перед написанием очередной поэмы ночами напролет играл в карты для поднятия тонуса. Хлебников – пародия, совковые певцы комсомольских строек – все, чай уже не смогу пить, рвотное, современных при мне даже не произносите – через тридцать лет их всех забудут.
– А кого не забудут?
– Бродского.
– Диссидента-антисоветчика?
– Да.
– Ну, кто-то же вам нравится?
– Конечно. Шекспир и Гете. Оба – гении недосягаемой величины. Для капсулы с описанием истории человечества, которую земляне отправят к звездам, вполне достаточно.
Женщина поднялась и подошла к окну.
– Нет, эрудиция удивляет, – произнесла она, – но какой же цинизм… Не возражаете, если я закурю?
– Конечно, нет.
Вера Александровна вставила тонкую сигарету в длинный мундштук, поднесла зажигалку, затянулась, выдохнула и спросила:
– Неужели совсем никто из поэтов не нравится?
– Набоков. Но это – личное.
– Опять антисоветчик! – констатировала хозяйка и вновь выглянула в окно. – А вот и наша дорогуша топает. Ну, – резко развернулась она к Белолобову, выражение ее лица изменилось, – обидишь нашу девочку, я с тебя три шкуры спущу!
Олег побледнел, но совсем по другому поводу. Хозяйке же ответил:
– Не обижу, обещаю. Тем более я скоро уеду.
– Молодец. Но я прослежу.
– Непременно.
Путешественник встал напротив двери, Вера Александровна вышла из гостиной, но к нему приближаться не спешила. В замке раз, другой, провернулся ключ, и в квартиру спиной вперед пробралась девочка-одуванчик – с косичками-колечками, бантиком и пионерским галстуком. Бросив ранец на пол, она развернулась и только тут увидела визитера. Долгую минуту она всматривалась в него, хлопая длиннющими ресницами. Вдруг в два прыжка она оказалась рядом, повисла на его шее и закричала: