мозг вопросами о произошедшем, вычищая извилины до блеска щёткой для обуви — но вместо этого они лишь осведомились о моём самочувствии и сообщили, что результаты исследования приняты в главном соборе Всеобщей Церкви на южном материке. На этом все новости закончились, меня отпустили обратно в барак. Когда я только собрался уйти — старый церковник пожелал мне успехов на предстоящей дуэли. Он говорил с надменным, торжествующим оттенком в голосе, будто готовился получить долгожданный подарок на день рождения.

Действительно, что может быть приятней, чем избавится от морщинистого недоразумения, ставшего сулином? Может, только если церкви поможет магистрат академии. Хотя магистрат удовлетворил бы любой результат. С благородным домом Миастус всё понятно: в наёмников и недавний поход они вложили много средств. Мотивация церкви тоже ясна: не рушить паритет трёх сил в академии, а избавится от морщинистого сулина, ведь ксат не должен быть частью Всеобщей Церкви.

Но с интересами магистрата всё неоднозначно.

Я первый ксат, кто стал учеником магической академии от начала церковного летоисчисления. На всех двух материках, за непостижимее десятки сотен лет, во всех возможных магических академиях — я первый морщинистый ученик. Магистрату выгодно избавится от такого недоразумения. Особенно, если вспомнить слова тёмного эльфа, что старый архимагистор может видеть истинную магическую природу вещей и живых существ. С другой стороны, магистрат сделал слишком много для моего выживания. И читая копию дневников давно умершего магоса Фласкара Агисароса — я примерно понимал, чего именно хотела академия.

Оставшиеся три раза, когда под конвоем двух матонов меня выводили из барака, пришлись на баню. Я мылся в одиночестве, подолгу наслаждаясь паром и горячей водой. Во второй раз недалеко от бани ошивался мой наставник. Густах сначала растерялся, своим живым пронзительным взглядом впившись мне в лицо, но потом резко кивнул и принялся жестикулировать. Сначала нутон показал руками квадрат, потом как листает страницы в книге, а после показал большой палец, намекая, что сам занялся восстановлением той книги. Четвёртым и последним жестом Густах поднял над головой кулак, подбадривая меня. Я кивнул наставнику в ответ, мысленно пообещав самому себе пересмотреть отношение к этому разумному.

Всё остальное время я проводил в комнатах, читая книги и изредка встречаясь с Улой. Девочка хоть и была приписана за мной как личный невольник, но ей запретили подолгу оставаться в комнатах. Но даже её короткие послания от брата многое прояснили. Во всём происходящем чувствовалась коварная ирония судьбы.

Работающие на складах невольники говорили, что академия будто готовилась принять кого-то важного: проверялись запасы продовольствия и в Настрайске закупалось недостающее, а ещё несколько передвижных прилавков, где готовили еду. Как брату Улы сказала одна из невольниц, Утара, прожившая в академии с младенчества — подобное происходит впервые с тех давних дней, когда началась война. Все разумные в академии застыли в предвкушении очередной забавы. И не абы где, а на стадионе. Где начался мой путь в академии и, как бы всё ни прошло, там он и закончится. В том или ином смысле. Но я по этому поводу ничего не чувствовал, вообще ничего.

Какая-то отрешённость, даже полное безразличие завладело моим сознанием. Что происходит в академии, кто приезжает, что будет потом — всё это мне казалось чем-то незначительным, ущербным и прогнившим. Тем, к чему не хочется прикасаться. Меня даже не волновали правила проведения дуэли, хотя должны были. Если их свести к простым объяснениям, то: драться могут только два равных друг другу мага; сражаются они до смерти одного из них; и всё нажитое в академии имущество проигравшего достаётся победителю.

Казалось бы, от последнего пункта должна была возбудиться жадная натура одного из моих внутренних хомяков, по имени мистер Счастливчик — но все три животинки от моей скверной жизни давно сдохли, а их могилки поросли бурьяном. И воскрешать хомяков этих я как-то даже не хотел. Возможно, это тоже следствие моей отрешённости. Я бы мог решить, что меня поразила душевная хандра, депрессия ударила в сердце — вот только у меня всё ещё были интересы. Один из них даже на двадцатый день в заточении вызвал многие вопросы.

Удобно устроившись в кресле после недавнего обеда — я вновь зашелестел страницами талмуда в весомую тысячу листов.

Помер магос Фласкара Агисароса девятьсот лет назад, был он ратоном и прожил чуть больше ста тридцати трёх лет. Вполне почтенный возраст для равнинного эльфа, если верить предисловию, где составитель этой книги давал короткую справку о магосе. Он был частью Тратийской магической академии на южном континенте. Это было первым, что меня заинтересовало, и обеспокоило.

В прошлом учебном налиме наставник обмолвился, что сейчас существует только пять магических академий: три на южном, и две на северном материке. Тратийской среди них нет. Я хочу знать, что с ней произошло. Не может же такая вещь, как магическая академия исчезнуть без следа, тем более настолько успешная. Если верить записям из дневников, то в академии числилось не меньше пяти сотен магов, одновременно работало сразу три кристалляриумных мастерских, а по двум континентам рыскали восемь магосов, с гордостью носивших на одеждах замысловатую эмблему из хвоста ящерицы, скрученного вокруг рукояти изогнутого кинжала, с которого капля падает в горлышко колбы с узором ромба на стенке. В те времена академия славилась лечебными зельями — ингредиенты для них она добывала из животных и растений, притом многие выращивала самостоятельно. И животных тоже. Широкие поля засеивались различными травами, в лесах, у ручьёв и у болот расчищалась земли под всё те же растения, а в самой академии было несколько зданий для выращивания насекомых, ящериц и прочих гадов. Лечебные зелья — вещь дорогая, нужная. Тратийская академия не могла исчезнуть просто так.

В записках Фласкара была и вторая особенность, привлёкшая моё внимание. Интересного и загадочного в ней было мало, но отвратного через край. В академию Фласкар поступил в возрасте двадцати четырёх лет по рабочему приглашению. По прошествии двадцати семи лет он стал частью академии как один из исследователей и садоводов целебных плотоядных растений. На этой должности Фласкар проработал сорок семь лет. В возрасте девяносто восьми лет ему предложили стать магессором. Примечательно, что сам Фласкар писал в одном из дневников, что практически сутки провёл в непрестанных молитвах и благодарностях Нурсагтону.

Дальше началась весёлая и вольготная жизнь магессора, с еженедельным походом в бордели, обедами в лучших ресторанах городов, самой качественной и изысканной одеждой, приглашением на банкеты к благородным особам, и даже один из правителей тогдашней эпохи предложил свой ремень Фласкару, когда у того