Жаль, что все остальное нельзя было привести в порядок столь же легко и быстро. Альта задумалась. Им нужны лошади… хотя бы одна лошадь — для леди Рейвен, которая, как бы ни храбрилась, не выдержит долгого пешего перехода. В селе не осталось ни одной, солдаты наверняка забрали всех… но ведь не могли же они забрать всю скотину? Скакуна, достойного носить на себе благородную всадницу, добыть негде… но где написано, что леди не пристало ехать в телеге, запряженной волами? А если и написано…

Оставалось придумать, как сходить в деревню за повозкой и волами. Девочка ни разу в своей короткой жизни не запрягала животных в упряжку и подозревала, что вряд ли хорошо справится с этим непростым делом, однако попробовать все равно стоило. Но для этого придется оставить леди одну. Конечно, волшебница, даже пребывая в столь плачевном состоянии, отнюдь не беззащитна, но Альта все равно переживала за свою спасительницу.

Судьба, вероятно, решила смилостивиться над беглянками — а может, это она так шутила… Так или иначе, но Альта вдруг услышала стук копыт, а затем на поляне появились люди. Если они и были шуткой судьбы, то шуткой жестокой.

Четверо мужчин, одетых так, как обычно одеваются разбойники, то есть в вещи дорогие, но явно с чужого плеча и давно к тому же не получавшие должного ухода, остановили коней в нескольких шагах от леди Рейвен и девочки, которая прижалась к волшебнице, то ли ища защиты, то ли, напротив, желая собой закрыть молодую госпожу. Кони были под стать одежде — великолепный вороной жеребец, тонконогий, с роскошной гривой, пара явно крестьянских лошадок, на вид больше привычных к сохе, чем к седлу, и здоровенный тяжеловоз из тех, кого в орденской армии используют для перевозки громоздких деталей осадных машин.

— О… баба! — осклабился не слишком тщательно выбритый мужчина, восседавший на тяжеловозе. — Сыч, смотри! Натуральная баба, да еще со шпагой. Сыч, ты видел баб со шпагой?

— Видел, — буркнул владелец роскошного жеребца, жестом приказывая спутнику заткнуться. Тот, вероятно, уже давно хорошо усвоил, что приказы командира надо исполнять, поскольку тут же замолчал, лишь таращился на красавицу-брюнетку, облизывая толстые губы. Проснувшаяся от стука копыт Таша ответила ему холодным, равнодушным взглядом, а затем переключила свое внимание на вожака.

В сравнении со своими спутниками тот, кого назвали Сычом, выглядел настоящим лидером. Суровое, в чем-то даже красивое лицо, легкая кольчуга, неоднократно чиненная, но все еще поддерживаемая в приличном состоянии, поверх кольчуги — короткая душегрейка, не слишком уместная в столь теплое время, но прекрасно скрадывающая звон железа, за плечами — двуручный меч отличной работы.

Сыч легко соскользнул с коня, учтиво поклонился полулежащей на куче подсохшей травы девушке, кивнул прижавшейся к ней девчонке.

— Мое почтение, госпожа.

— И тебе легкого пути, добрый человек.

— Мне кажется, вы нуждаетесь в помощи, госпожа… — Его голос буквально источал мед, и если бы не три разбойничьи рожи в качестве эскорта, этого человека можно было вполне принять за кого-то из местной знати.

— Помощь действительно была бы уместна. — Леди изобразила то ли утвердительный кивок, то ли легкий поклон в качестве благодарности за предложение. — Моя лошадь пала, я неудачно подвернула ногу… быть может, вы могли бы сопроводить меня до ближайшего села?

— Увы, госпожа… — Выражение огорчения на лице Сыча выглядело столь искренним, что наверняка являлось фальшивым. — Неотложные дела заставляют нас быть в ином месте.

— Тогда, возможно, я могла бы приобрести одну из ваших лошадей?

— Приобрести? — Главарь задумался. — Вероятно, это возможно. В иное время я, не задумываясь, молил бы столь прекрасную госпожу принять все, чем располагаю, в дар… но в данный момент, увы, я вынужден буду принять ваше щедрое предложение именно в том виде, в котором оно прозвучало.

Таша понимала, что вряд ли эта беседа закончится добром, ну не может приличный человек путешествовать в компании таких образин. Значит, это разбойники. К чему весь этот спектакль?

— Конечно, — продолжал тем временем Сыч, все так же любезно улыбаясь, — четыре солнца несколько больше, чем просят за лошадь торговцы, но ведь и торговцев поблизости нет. К тому же известно ли прекрасной госпоже, что Орден, да продлятся его дни, реквизировал практически всех лошадей в округе, годных под седло… и почти всех, способных хотя бы тащить телегу. Цены взлетели неимоверно.

— Пусть будет четыре… — Уже произнеся эти слова, Таша поняла, что совершила ошибку.

Хотя почему ошибку? Можно подумать, эти ублюдки и в самом деле намеревались продать ей лошадь и мирно отправиться по своим делам. Как бы не так… устроили здесь представление. С леди Рейвен в качестве главного действующего лица.

— А еще думается мне, что если у прекрасной госпожи так легко получается расстаться с четырьмя солнцами, — продолжал Сыч, — то в кошельке у нее может оказаться куда больше золота… может, мы поторгуемся еще?

— Торговаться? — Леди привстала на своем импровизированном ложе. В ее голосе звенели сталь и презрение. — С благородной дамой не торгуются, мужлан! Мне нужна лошадь. Одна. Оставь ее и убирайся, пока цел. Если золото тебе дороже, чем моя благодарность, можешь получить монеты.

— Благодарность леди… как красиво это звучит, — рассмеялся главарь. — Знаете, госпожа, в отношении меня вся ваша благосклонность может лишь способствовать замене веревки на топор. Топор ведь считается почетнее, не так ли? Хотя я бы предпочел меч. Да, меч… но, увы, это — для казни благородных, к коим я не принадлежу.

— Оно и видно, — фыркнула Таша.

— И знаете, госпожа, это совсем не так плохо. Во-первых, я не обязан жертвовать всем ради взмаха ресниц благородной дамы. Во-вторых, понятия о чести не мешают мне заглядывать в кошельки путников, готовых не моргнув глазом выложить четыре солнца за паршивую старую кобылу.

— А в-третьих? — съязвила леди Рейвен.

— А в-третьих, если я убью женщину, меня не будет мучить совесть.

В следующее мгновение меч уже был в его руках. Спешились и остальные, правда, далеко не так изящно — сказывалось отсутствие практики. Лесные разбойники редко садятся в седла, их удел — засады, где лошадь лишь помеха. Возможно, главарь, захватив во время очередного грабежа этого роскошного скакуна, не нашел в себе сил расстаться с драгоценной добычей — и остальным членам шайки пришлось подлаживаться под командира.

Быть может, эти люди были неотесанны и грубы, быть может (или даже наверняка), непроходимо глупы — ибо только глупец может разбойничать в лесах, принадлежащих Несущим Свет. Рано или поздно это занятие всех приводит на виселицу или на кол — а если у инталийских солдат не будет лишнего времени на развлечение, то разбойников просто перережут. Схваченный с оружием в руках разбойник подлежит казни без суда. Бросивший оружие — может надеяться на каторжные работы… но каменные карьеры Инталии, поставлявшие великолепный мрамор, быстро отправляли каторжников к Эмнауру, где им было самое место. Поэтому, выходя на большую дорогу, разбойники предпочитали в плен не сдаваться. И трусов среди них, как правило, не было. Двое бородатых мужиков в добротных, хотя и порядком засаленных кожаных куртках, усиленных железными бляшками, заняли позиции перед предводителем, выставив тяжелые, совсем не боевые топоры. Третий — тот, что выразил такой восторг от встречи с леди Рейвен, — торопливо натягивал громоздкий арбалет.