некоторые ее офицеры встали во главе повстанческих отрядов. Кто мог с уверенностью гарантировать, что король не установит связь с этими людьми? Они сами утверждали, что восстали не против него, а только против его врагов. В начале ноября в Лондон пришло известие: восставшие ирландцы заявили, что король высадится на побережье Ольстера и возглавит их.

5 ноября в палате общин прошел благодарственный молебен в годовщину неудавшегося папистского Порохового заговора 1605 года. В торжественной обстановке Пим обратился к членам палаты общин и заявил, что они готовят послание королю, находившемуся в Шотландии, с просьбой прояснить, какие меры им следует предпринять против ирландских мятежников. Никакие предложения и планы парламентариев, никакие городские кредиты, ни сбор оружия и формирование армии не помогут подавить восстание, утверждал Пим, до тех пор, пока король раз и навсегда не избавится от всех «зловредных советников». Он должен согласиться допустить в круг своих слуг и советников только тех людей, которых ему предложит парламент. Требование было настолько удивительным, что Эдуард Хайд, до этого поддерживавший Пима в каждом рассматриваемом вопросе, осмелился возразить. Но Пим никогда не предлагал нечто новое, он просто указал на прецедент в истории, имевший место в правление короля Эдуарда III.

Несмотря на эту историческую отсылку, Пим сознавал, что ступил на опасную почву. Лорды были намерены возражать против включения такого возмутительного требования в послание королю в Шотландию. Король издалека, а королева на расстоянии вытянутой руки смогли воздействовать на палату лордов. Бристоль и его сын лорд Дигби были должным образом проинструктированы и хорошо подготовились для отражения новой атаки, а молодые пэры-роялисты письменно вызваны королевой и приехали в столицу из своих загородных имений.

Пим в палате общин методично занимался организацией новых нападок, как делал это в ушедшем году. Тогда он покончил со Страффордом и лишил позицию короля законной силы, уничтожив прерогативные суды. Теперь ему предстояло решить самую сложную проблему. Он должен был лишить короля возможности командовать вооруженными силами в условиях чрезвычайного положения и раз и навсегда поставить армию под прямой контроль парламента. Возобновившиеся нападки на «зловредных советников» были всего лишь промежуточным этапом в плане Пима. 6 ноября Оливер Кромвель, один из его основных приспешников, депутат от Кембриджа, человек заурядной внешности, но обладавший красноречием, выдвинул следующее предложение: обе палаты, объединившись, выдвинут графа Эссексского, который пользовался всеобщим доверием, на пост командующего всеми отрядами ополчения на юге страны. Это было началом кампании, целью которой было поставить под контроль парламента все назначения на армейские должности.

Пим осознавал, что сможет окончательно победить в этой борьбе только при условии, что будет систематически подрывать веру в короля и доверие к нему. Именно по этой причине его партия продолжала день за днем готовить документ, называемый Ремонстрация, впервые предложенный Дигби годом ранее. Предполагалось при помощи этого акта, в котором скрупулезно перечислялись пункт за пунктом все злоупотребления королевской власти, от которых пострадали подданные, окончательно уничтожить репутацию короля.

Отдавая отчет об опасности, которая исходила от этой Ремонстрации, королева и Николас неоднократно писали об этом Карлу в Шотландию. Они умоляли его вернуться прежде, чем Пим соберет все силы против него и проведет акт о Ремонстрации через палату общин. Карл, ошибочно оценив количество сторонников Пима и стремительность его действий, в письме советовал Николасу объединить усилия всех его верных друзей в парламенте и «во что бы то ни стало» остановить принятие акта Ремонстрации. Он сам уже был на пути домой, чтобы противостоять своим врагам и, как надеялся, переиграть их.

Король завершил свои дела в Шотландии. Он приложил все усилия для установления мира с ковенантерами и рассчитывал на них как на своих союзников, когда дело дойдет до открытого столкновения с палатой общин. После того как Карл сделал лорда Лудона из клана Аргайла канцлером, он назначил Аргайла специальным представителем в казначействе и утвердил сэра Томаса Хоупа на посту лорда-адвоката. Он ввел в свой Совет лордов Бальмерино, Кассилиса и Метлэнда, тем самым в свое отсутствие вручив управление Шотландией исключительно своим врагам. По крайней мере половина его Совета за последние десять лет были обвинены в государственной измене или подозревались в ней. Ни один из них с тех пор не изменил своих взглядов. Это необычное поведение, которое удручало лоялистов и жалкие остатки епископальной партии в Шотландии, не лишало короля оптимизма. Карл был уверен, что сделал этих людей своими друзьями, хотя ничего не получил взамен в ответ на свои милости к ним. Как известно, Кроуфорд и Кокрейн получили безусловное освобождение, а Монтроз был отпущен под залог.

Для того чтобы окончательно закрепить свои новые дружеские связи, он сделал Аргайла маркизом, а генерала Лесли – графом Левен. Гамильтон, который вернулся в Холируд и снова оказался в фаворе, был, вероятно, создателем нового союза. Со своей обычной самоуверенностью он твердо рассчитывал на прочность этой дружбы, он смог убедить короля, который всегда был расположен верить хорошим новостям, что отныне он может полагаться на помощь ковенантеров в его борьбе с английским парламентом.

Внешняя видимость всегда легко вводила короля в заблуждение. В своей родной стране его манеры и увлеченность гольфом, его симпатия к слугам-шотландцам и шотландским шуткам заставляли его ошибочно считать, что он снова оказался дома. И это убеждение, несмотря на имевшиеся расхождения во мнениях с его соотечественниками, давало ему уверенность, что в минуту опасности они непременно встанут на его защиту. Английские посланники парламента при его дворе в Холируде с их тонкими южными голосами и скованными английскими манерами, столь отличные от суровых страстных шотландцев, казались иностранцами, которые никому не доверяли и которым было нельзя доверять. Во второй раз за два года король сделал ставку на силу национальных предрассудков. В 1640 г. он был уверен, что англичане защитят его от шотландцев, в 1641 г. верил, что шотландцы встанут все как один и защитят его от англичан.

Он ошибался. Джон Хэмпден, Филип Стэплтон и все остальные могут не понимать шотландских шуток, даже с трудом могут понимать шотландский английский, но общность интересов между ними и ковенантерами была существенным фактором. Общности же интересов между королем и ковенантерами вообще не существовало. Никто не знал этого лучше, чем Аргайл, и ни один человек не знал лучше, чем Аргайл, каким образом следует воспользоваться любым и внезапным изменением в политике короля. Карл поручил ему защищать Северную, горную, Шотландию и Гебридские острова от возможного нападения со стороны ирландских повстанцев, и для Аргайла эта обязанность в будущем оказалась очень полезной.

17 ноября