словами гонца, сказав, что некоторые люди оказались настолько трусливы, что испугались крестьян, идущих на рынок. Семейство Бойлс наслаждалось своей обманчивой безопасностью несколько дольше, приняв точку зрения Маскерри. Как оказалось, он сам был одним из вождей мятежников, когда несколько дней спустя восстание вспыхнуло в Манстере.

Лорд-президент Манстера, ветеран многих войн сэр Уильям Леджер, высказался внятно и просто. Он в гневе писал в Дублин, что ему было бы достаточно одного кавалерийского полка, присланного из столицы, чтобы разогнать эту «банду жуликов и оборванцев». Лорды-судьи в Дублине не прислали никакой кавалерии, они и новости сообщали не всегда. Дороги между Дублином и южными областями страны были перерезаны инсургентами. Поселенцы, бросая свои фермы, бежали, охваченные ужасом, в Килкенни. Каждый человек, каждая местность боролись в одиночку. У правительства не было войск для подавления восстания, а офицеры разогнанной армии Страффорда присоединились к повстанцам.

В то время как лорды-судьи в Дублине стенали о необходимости помочь своим друзьям в английском парламенте, ирландско-нормандские землевладельцы, лорды английского пейла, который некогда был бастионом английских поселенцев, противостоявший ирландскому югу и западу, вели себя подозрительным образом. Агрессивная политика английских поселенцев на протяжении последних пятидесяти лет привела к тому, что католическая ирландско-нормандская аристократия сблизилась с ирландскими родовитыми дворянами. Теперь, когда пришло время испытаний, если они немедленно не присоединятся к восставшим, то в результате рокового промедления помогут правительству удержаться во власти. В то время как фермерские хозяйства в Ольстере сгорали дотла в пламени пожаров, а банды грабителей похищали скот и сжигали амбары поселенцев, лорды пейла направили письмо королю с нижайшей просьбой обезопасить в будущем земли ирландцев и не позволить им стать жертвой «причуд и странностей» английского закона. Это была очень важная просьба, но вовсе не означало в представлении официального Дублина и английского парламента, что лорды пейла были готовы защищать закон, порядок и существующее правительство от восставших.

На Севере сэр Филим О'Нил, войска которого продвигались к Дроэде, бахвалился перед своими людьми и английскими военнопленными, что он не мятежник, а преданный рыцарь и верный слуга короля, и взялся за оружие, чтобы освободить его величество от тирании его врагов, сокрушить тех, кто осмелился поставить пределы его священной власти.

О'Нил в подтверждение своей миссии показал взятым в плен солдатам, содержавшимся в его лагере в Ньюри, указ, скрепленный Большой печатью короля. Соратники сэра Филима по всей стране имели на руках его копии. В середине ноября указ оказался уже в Дублине, и священник в таверне «Булл» на Мерчантс-Куэй продемонстрировал всем копию документа и рассказал, как король «1 октября в Эдинбурге, на 17-м году своего правления» отдал О'Нилу приказ захватывать замки, дома и собственность поселенцев-протестантов. То, что указ был в целом или отчасти фальшивкой, было ясно любому непредвзятому наблюдателю. На какие бы шаги Карл ни пошел, чтобы поддержать мятежников, но вряд ли решился бы на подобные действия. Но вопрос подлинности или поддельности этого документа был не столь важен, как последствия его распространения.

Еще до того, как король Карл прибыл в свою столицу, где его ждала вторая важная встреча с Пимом в борьбе за власть, его имя оказалось раз и навсегда связанным с ирландским восстанием.

В страхе перед тем, что могло происходить в Ирландии, но не зная конкретных фактов, палата общин продолжала обсуждать Великую ремонстрацию, направленную против уже ушедшего в отставку правительства.

Карл письменно известил королеву и Эдуарда Николаса о своем возвращении. Генриетта Мария в радостном ожидании была готова выехать в Тибалдз-Хаус со своими тремя старшими детьми, чтобы встретить там короля. Верноподданные джентльмены из Хартфорда намеревались устроить ему торжественную встречу в Уэре. Николас сообщил лорд-мэру о плане мероприятий короля, чтобы Лондон мог заранее подготовиться к встрече Карла и продемонстрировать ему свой энтузиазм и преданность и отмежеваться от всех подозрений в нелояльности, распространяемых пуританской фракцией парламента. Николас в письме к королю позволил себе дать полезный, по его мнению, совет. Пусть его величество открытой улыбкой одарит тех, кто будет встречать его, и «скажет им несколько добрых слов».

Ожидалось, что король прибудет в Лондон 24 ноября. Ремонстрация, подготовленная Пимом, 22 ноября вновь поступила на рассмотрение палаты общин. Дебаты начались в полдень. Эдуард Хайд, депутат от Сэлташа, обратился с призывом, чтобы все члены палаты, без исключения, приняли в них участие. Хайд, поддержавший предложение Пима об отмене прерогативных судов и бывший сторонником конституционных изменений в ушедшем году, теперь решил попробовать свои силы и противопоставил себя Пиму, попытавшись встать во главе палаты общин. Двумя неделями ранее его крайне насторожило требование Пима иметь право контролировать назначение советников короля, и он совершенно справедливо увидел в Ремонстрации попытку с далеко идущими последствиями ограничить королевскую власть. С этого времени он уже никогда не был человеком Пима.

В этот день, 22 ноября, Хайд выступил в палате общин как сторонник умеренной политики и противник Ремонстрации. Его поддержал лорд Фолкленд. За последний год Хайду многое стало известно о политической стратегии Пима, о его практическом опыте барристера, который помог ему вести дебаты в парламенте. Хайд был достаточно осторожен и не выступил открыто против Ремонстрации. Наоборот, заявил, что готов принять подобный документ и представить его королю. Но, по его мнению, достаточно было включить в него жалобы только последнего парламента, а не перечислять в нем все, во многом несправедливые претензии, которые накопились за весь период правления Карла. Это было бы большой ошибкой и могло только разгневать короля и вызвать осуждение в палате лордов. Возможно, это побудило бы их принять акт о Контрремонстрации.

Лорд Фолкленд развил тему, предложенную Хайдом. Что могут подумать люди о палате общин, задавался он вопросом, если она упорно возвращается к событиям прошлого, о которых стоило бы уже забыть, и снова, в который раз, обсуждает их? Король пошел навстречу пожеланиям подданных в прошедшем году, чтобы они получили все, что хотели.

Сэр Джон Калпепер поддержал критические выступления Фолкленда и Хайда. Те положения Ремонстрации, которые были направлены против религиозной политики короля, утверждал он, могли вызвать открытое неприятие палаты лордов, уже и так недовольной решениями палаты общин в этой области. По его мнению, Ремонстрация имела антиконституционный характер. Она представляла собой официальное обращение к королю, но, по сути, это было обращение к народу. Прежде в истории Англии не было подобного события, чтобы палата общин публично обвиняла короля. Все деятели умеренных взглядов и роялисты объединились в неприятии Ремонстрации.

Пим, понимая, что оппозиция собирает силы, дал всем критикам, как ему казалось, убедительный ответ: принятие Ремонстрации