обнаружил неспособность достойно исполнить требуемую роль, и его пришлось срочно заменить генералом Валданом[1140].

28 января перемирие наконец было подписано на тяжелых, но приемлемых для самолюбия французов условиях. Продовольственная блокада города прекращалась. Все парижские форты сдавались немецкой армии, сделав дальнейшее сопротивление столицы невозможным. Однако в самом Париже в качестве гарнизона сохранялась одна дивизия французских регулярных войск, необходимая для поддержания порядка. Фавру удалось также убедить Бисмарка в том, что никакая сила в мире не способна заставить разоружиться батальоны национальных гвардейцев[1141]. Остальные защитники французской столицы должны были сложить оружие, избегнув при этом германского плена. В течение двух недель выплачивалась контрибуция в размере 200 млн франков. За этот же срок должны были состояться выборы во французское Национальное собрание, призванное санкционировать итоговые условия мира с немцами. Местом созыва последнего был определен Бордо, равно далекий как от немцев, так и от беспокойных парижан.

Как свидетельствовал один из жителей Шатодена, известие о заключении перемирия было воспринято с облегчением: «Сопротивление Парижа, возможно, и спасло честь нации, но в то же время продлевало бессмысленную бойню»[1142]. Аббат Венсен из Фразе, подтверждал общее настроение: «В этом весь патриотизм деревни: она желала капитуляции Парижа, потому что оборона Парижа подвергает деревни новым набегам. Республика, повинная в глазах деревни в героизме этой обороны, с каждым днем становится все более непопулярной»[1143]. Тем не менее, когда условия перемирия стали известны, французский епископат принял деятельное участие в протесте против «триумфа силы над правом», выразив неприятие отторжения от Франции территорий. Как отмечает Жак Гадий, патриотизм верхушки католического клира даже был несколько демонстративным, дабы «использовать его в качестве политического капитала, пригодного как для защиты, так и для нападения»[1144]. Намеченные всеобщие выборы выдвигали вопросы внутриполитической борьбы на первый план.

Публикация условий перемирия привела к конфликту между правительством в Париже и Гамбеттой. Последнего возмутило то, что демаркационная линия между враждующими армиями была проведена Фавром без малейших консультаций с ним, исключительно на основании сведений прусского Генерального штаба[1145]. В ответ Гамбетта от своего имени опубликовал декрет, запрещавший участвовать в предстоящих парламентских выборах бонапартистам и «официальным кандидатам» времен Второй империи. Декрет нарушал оговоренный ранее принцип «свободы выборов», побудив немцев грозить разрывом перемирия. Не в их интересах было подыгрывать сторонникам Гамбетты, выступавшим против унизительного мира.

Среди сторонников продолжения борьбы были и некоторые генералы, включая Федерба и Шанзи. Последний, в частности, писал: «Я не только считаю, что сопротивление возможно, но также думаю, что оно не преминуло бы принести успех, если бы страна приняла все вытекающие из этого обязательства и последствия. Мы могли бы добиться лучших условий, если бы продемонстрировали решимость скорее возобновить борьбу, чем покориться унизительному миру»[1146]. По подсчетам Шанзи, даже после капитуляции Парижа республика по-прежнему располагала более 220 тыс. пехотинцев, 20 тыс. кавалеристов и 1232 орудиями с запасом снарядов, превышавшим 240 выстрелов на каждое. Не были полностью исчерпаны мобилизационные резервы: 354 тыс. человек по-прежнему числились в территориальных войсках, резервных частях и в Алжире, плюс 132 тыс. внеочередных призывников 1871 г. находились в тренировочных лагерях. Военное производство оставалось на высоком уровне. Правительство продолжало контролировать территорию с населением в 25 млн человек, куда еще не ступала нога неприятеля[1147].

Однако ни французское руководство, ни основная масса населения продолжения войны не желали. В условиях открытого конфликта правительству «национальной обороны» пришлось озаботиться вопросом отстранения Гамбетты с занимаемых постов, что составляло крайне деликатную задачу. Отправленному в Бордо Жюлю Симону были даны самые решительные инструкции, предусматривавшие в случае необходимости арест популярного политика. Гамбетта пытался лишить эмиссара беспрепятственного доступа к телеграфу и изолировать, однако потерпел неудачу. Жюль Симон избирался от Бордо и пользовался здесь влиянием и уважением. Ему удалось привлечь на свою сторону Гарнье-Пажеса, Пельтана и Араго. Гамбетте оставались лояльны многие республиканцы, а также значительные вооруженные силы. Однако перед лицом угрозы гражданской войны он предпочел уйти в отставку[1148]. Путь к подписанию предварительного мирного договора был открыт.

Не все было спокойно и в стане победителей. Значительной части германского офицерского корпуса условия перемирия казались слишком мягкими. Они призывали расширить зону оккупации, заставив французов пойти на полную капитуляцию. Настроения военных оказывали влияние на их действия. В департаменте Ду немецкие военные власти выполняли условия перемирия своеобразно. «Они пропускают наши письма, но запрещают нам газеты и телеграфные сообщения: новости из Бордо мы получаем только через них», — свидетельствовал хранитель библиотеки Безансона Огюст Кастан[1149]. Немецкие войска продолжали перемещаться и занимать города, где-то они компенсировали расходы на свое содержание, где-то продолжали принудительные реквизиции.

После подписания французами перемирия Бисмарк считал войну оконченной. Мольтке же вовсю готовился к новой кампании. «Страна находится под угрозой анархии, — разъяснял он свою позицию брату Адольфу 3 февраля. — Поэтому мы должны быть полностью готовы к продолжению борьбы»[1150]. Переброска, по указанию руководителя германского генштаба, двух армейских корпусов на Луару дала Бисмарку очередной повод обвинить того в саботаже мирных переговоров. Ради их ускорения Бисмарк, по-видимому, даже подумывал оставить французам Мец. Однако Мольтке категорично требовал сохранить эту стратегически значимую мощную крепость в немецких руках. Конец раздорам положило лишь подписание мира.

* * *

8 февраля 1871 г. во Франции наконец состоялись выборы в Национальное собрание. С учетом чрезвычайных обстоятельств, в которых осуществлялось голосование, процедура выборов прошла на удивление гладко как в той части Франции, что оставалась под контролем Временного правительства, так и на оккупированных германской армией территориях. В сложившихся чрезвычайных условиях привычной предвыборной кампании не удалось провести нигде за исключением столицы. По сути, голосование свелось к одному вопросу: мир или продолжение войны? Итоги голосования принесли подавляющее большинство монархистам (более 400 голосов), выступавшим за скорейшее заключение мира. Подлинным триумфатором стал Тьер, избранный сразу в 31 департаменте. Париж, в пику остальной Франции, отправил в парламент почти исключительно радикальных республиканцев — сторонников войны «революционными методами».

Выборы также прошли и в Эльзасе, превращенном к тому моменту в немецкое генерал-губернаторство. Этот вопрос составлял отдельный предмет разногласий между Бисмарком и Жюлем Фавром во время неудачных переговоров в Феррьере в сентябре 1870 г.[1151] Очевидно, что Бисмарк хотел избежать всего, что придало бы этим выборам характер официально признанного немцами плебисцита по вопросу о национальном самоопределении эльзасцев. Заинтересованный в скорейшей ратификации мирного договора французами, Бисмарк ограничился устным обещанием в январе 1871 г. не чинить препятствия голосующим, равно как не преследовать тех, кто выдвинет свои кандидатуры. В своих инструкциях генерал-губернатору в Страсбурге он рекомендовал рассматривать выборы «как