— Да, конечно, — без всякого выражения говорил Папа, поглядывая на меня из лодки, — мы с тобой не боимся смерти, мы с тобой вполне можем позволить себе утонуть. После нас останутся наши великие дела, наша прекрасная Москва. Между нами говоря, я, пожалуй, тоже предпочел бы утонуть, чем дожидаться, пока меня размажут по мостовой банальным тротилом, отрежут уши, звери, или еще чего. Или мозги вышибет снайпер хренов. Это бы еще ничего! Мне часто сниться, как я погибну. У меня есть дар предвидения. Я предчувствую, что это будет ужасно мерзко, ужасно страшно. Чертов тротил рванут как-нибудь не совсем неудачно или снайпер промажет, попадет не в сердце, а в живот, и я, с вываленными внутренностями, буду кататься по земле, буду наматывать на себя собственные кишки и кишочки, которых, говорят, в человеке чуть не тридцать семь метров… До чего мерзко — жить и каждый день знать, что тебя хотят убить. И очень утомительно — не переставая думать о смерти. Бессмысленная жизнь. Иногда, ей Богу, я бы, кажется, с удовольствием сам себя убил. Почему бы и нет?.. Впрочем, я знаю, кто меня убьет. Она меня убьет. Эта ваша Альга изумрудноглазая. Не знаю только, как и когда она это планирует. Пожалуй, ей придется проявить смекалку, изобрести что-нибудь выдающееся. Что ж, меня это даже возбуждает! Интересно, откуда у нее вообще такая целеустремленность? Что она против меня имеет? Толя Головин все раскапывает, но никак не может раскопать. Вот бы ты, Серж, попробовал у нее это выведать, а? Это для меня вроде игры со смертельной опасностью… Кстати, Серж, неужели она еще не предлагала тебе помочь ей в этом деле? Если что, ты, пожалуйста, сделай вид, что соглашаешься. Посмотрим, что из этого выйдет. Да да, ты сойдись с ней поближе, Серж. А что, она тебе очень даже симпатизирует…

Я плыл, выбиваясь из последних сил. Папа держал лодку вплотную ко мне. Наконец мне удалось обогнуть остров. Девушки уже вышли из воды, накинули платья прямо на мокрые тела и теперь стояли на берегу, расчесывая мокрые волосы. Лодка наползала на меня сверху, я несколько раз больно ударился локтем и плечом.

— Значит, не боишься утонуть? — снова усмехнулся Папа.

— Пошел к черту! — хрипло выдохнул я. Я был готов и правда скорее пойти ко дну, нежели покориться его самодурству. Вероятно, так бы оно и случилось, если бы на это раз Папа решительно не перегнулся через борт и не подхватил меня под руку.

— Что ты, дурачок! — шептал он мне, помогая преодолеть до берега несколько последних критических метров. Он буквально дотащил меня до берега. — Если ты сейчас вдруг утонешь, все ужасно расстроятся — Майя с Альгой, Мама, твоя жена, дядя Володя, наши старички и, конечно, я!..

Я почувствовал под ногами спасительное дно и, выбравшись на берег буквально на четвереньках, обмотал вокруг бедер полотенце, подсунутое мне Веней, упал в один из шезлонгов, которые, пока мы купались, Веня притащил из домика и расставил на лужайке возле скатерти с закусками. Должно быть, вид у меня был посинелый, как у настоящего утопленника.

— Кажется, Серж имел намерение выпить мое озеро, — сказал Папа девушкам.

Я соображал весьма плохо. Альга и Веня принялись растирать меня полотенцами, а Толя Головин заставил опрокинуть рюмку чего то очень крепкого и густого. Папа же просто сидел в сторонке нога на ногу и, добродушно прищурившись, наблюдал за происходящим. Он уже успел надеть носки и туфли. Когда у меня перед глазами перестали мелькать черные пятна, и я немного отдышался, то сам взял бутылку и налил себе еще одну рюмку. Теперь я взглянул на наклейку и увидел, что это был какой то редкостный пиратский ром. Уж если пить его, то из кружек!

Майя сидела в шезлонге около Папы с бокалом шампанского и, кажется, избегала смотреть в мою сторону. Похоже, ей не понравилось мое безрассудное поведение на озере. Не прошло и пяти минут, как я снова ожил. Хоть еще раз лезь в воду. Впрочем, больше мы не купались.

Подозреваю, что из всей нашей маленькой компании (двое на двое) я выпил и опьянел больше других. Однако я прекрасно держал себя в руках и, думаю, никто не догадывался о моем состоянии. Я сделал некоторый перерыв в употреблении спиртного и, восстанавливая силы после заплыва, налег на горячие мясные закуски. Мне хотелось реабилитироваться в глазах девушек. К слову сказать, на Папином озере у всех разыгрался аппетит. Расторопный Веня, элегантно пробегая по мосткам, то и дело доставлял нам все новые блюда, а пустые тарелки тут же уносил. Мы отставили шезлонги и улеглись прямо на искусственной травке вокруг скатерти, на манер трапезы древних римлян или греков. После копченых свиных ребрышек «по мексикански», запитых золотой текилой, мы почувствовали, что наконец объелись.

Все это время Майя, не переставая, обсуждала с Папой планы капитальной застройки Деревни, расширенную планировку Пансиона, какие то другие детали. Вероятно, лучшего момента решить с Папой свои очередные финансовые проблемы с Пансионом она не нашла. Мне — то казалось, что в любое время стоит ей о чем то его попросить, быть немного поласковее, ни в чем отказа не будет. Сейчас, в разгаре ночного праздничного гулянья Папа был особенно сговорчив относительно новых расходов. Щедр. Он с очевидным удовольствием выслушивал «любимую доченьку», благосклонно кивал головой. Кроме того, он вытащил из кармана пачку каких то особенных ароматизированных сигарет и, не прерывая «делового» разговора, развлекался тем, что учил девушек курить. Он и мне предложил тоненькую дамскую сигаретку. По моему, Майя просто стремилась в моем авторитетном присутствии и, особенно, в присутствии Альги, Папиной фаворитки, продемонстрировать Папе свои деловые качества. Ведь Папа до сих пор считал ее самоотверженное администраторство и участие в управлении Пансионом чем то вроде забавы. Вдобавок, она нежно гладила Папу по руке и заглядывала ему в глаза. Мне стало неловко: слишком уж очевидными были ее наивно корыстные подходы. Изумрудноглазая Альга не обнаруживала никаких признаков смущения.

Я почувствовал, что меня снова развозит, однако новая волна опьянения была приятной и томной. Я лег на спину и, слегка прищурив глаза, стал смотреть в искусственное небо. Его голубизна была поразительно натуральной. Единственное, что выдавало искусственность окружающего пространства и освещения — ускоренное течение времени. Мы пришли на Папино озеро, когда здесь едва едва занимался рассвет, а теперь, спустя какой-нибудь час, искусственное солнце уже подбиралось к зениту. На самом деле снаружи была глубокая ночь. Эта путаница, смещение времени создавали дополнительный психологический эффект, который усиливал действие алкоголя.

Время от времени Папа отлучался на минуту другую то в расположенный в домике — хижине кабинет, то в приемную. Иногда о чем то совещался с Толей Головиным. Я знал, что это касается событий вокруг выборов, но в данный момент совершенно утратил к ним всякий интерес. Я не ждал ничего чрезвычайного. Это были Папины дела.

Как то само собой вышло, что я принялся любезничать с Альгой. То, что мне было известно о ней из сплетен и со слов Папы, окружало ее каким то языческим, дионисийским ореолом. Она казалась веселой и беззаботной. Ее изумрудные глаза посветлели и пронзительно блестели. Но она по прежнему называла меня на «вы», и это меня изрядно смущало. Недавняя болтовня Папы в лодке вспоминалась, словно дурное наваждение. Я не был уверен, что он мог говорить подобные вещи. Если и говорил нечто подобное, то в пьяном бреду, а сейчас, пожалуй, напрочь об этом забыл.