Она понимала, что опасная грань, за которой начинается ад проходит где то поблизости. Прекрасные ничего не обещающие изумрудные глаза были неважной защитой в этом мире. Скорее, даже наоборот — магнетически притягивали самый гнусный порок. В компании двух — трех подруг она пускалась в опасные приключения — случайные знакомства, ночная жизнь. Манили модные тусовки, экзальтированные клубы, Видимо, она сама еще колебалась — не зная, куда занесет нелегкая… Встречались ей мужчины и женщины, в которых, наверное, стоило влюбиться. Но она никогда не забывала о своей мечте взглянуть на человека, который построил Москву.

Сначала она решила, что это — Папа. За недолгий период своей бродячей жизни она успела наслышаться о нем. Но проникнуть в окружение Папы было практически невозможно. Это был абсолютно замкнутый круг. Впрочем, она и не ставила перед собой такой задачи. А если бы ставила, то все ее попытки окончились бы плачевно, если не трагично. Однако судьба словно вела ее за руку и привела на тот самый пятачок перекресток вблизи правительственной трассы, где тоскующий Папа, который проносился мимо в лимузине, случалось, подбирал девчонок. Конечно, на первый взгляд это был образец вульгарности и падения… Но, во первых, Альга, сама по себе, была совершенно особенной девушкой, к которой не могло прилипнуть ничего грязного, вульгарного или унизительного. А во вторых, несмотря на банальность ситуации, в этом повороте судьбы прослеживались некая мистическая закономерность и своеобразный обычай, укоренившийся испокон веков: какой-нибудь могущественный древний вождь встречал бедную девушку у степного колодца, проезжая мимо; фараон замечал в поле девушку, собирающую колосья, или царь находил возлюбленную среди виноградных лоз… Словом, она сама не успела сообразить, как оказалась наедине с самим Папой, намерения которого поначалу были отнюдь не столь поэтичны, чтобы сложить еще одну «Песнь Песней». Тут же в лимузине он облапил ее, пьяный, возбужденный красотой ночной незнакомки, но внезапно отпрянул. Что то поразило его в девушке. Может быть, именно сверкающие изумрудные глаза. Она лишь коротко покачала головой — нет! Только и всего. Если бы в тот момент он все таки настоял на своем, т. е. если бы она отдалась ему, то она, со всей своей чистотой, красотой и очарованием, оказалась бы еще одной глупой девчонкой в сонме его любовниц. Поначалу он, вероятно, намеревался растянуть удовольствие, просмаковать момент. Они завели беседу. Затем ему, мужчине в полной силе, пришла в голову мысль, а не обзавестись ли, наконец, постоянной блестящей любовницей. Не мальчишка уж он и еще не сластолюбивый старикан, чтобы до такой степени зациклиться на «сексе», — а по сути на набившей оскомину чернухе. Может быть, у него были и другие причины притормозить, о которых она еще не подозревала. Папа ни минуты не сомневался, что она то готова отдаться по первому требованию.

Время шло, и Папа уже обращался с ней, как с равной, ввел в свой круг, а она с каждой встречей становилась все недоступнее. Он интуитивно чувствовал ее тайную страсть к Москве и преклонение перед тем, кто ее, так сказать, сотворил. Ему не нужно было притворяться. Он и так ощущал себя творцом и полновластным хозяином Москвы. Никаких комплексов и сомнений. Ему, наверное, и в голову не могло прийти, что у нее на этот счет может быть иной взгляд. Между тем она уже была в курсе — немножко знала обо мне, видела меня сначала издалека, а затем получила возможность познакомиться поближе.

Она обратила внимание на странное поведение Папы, который как будто колебался и не мог окончательно решить для себя, как ее, Альгу, использовать. Особенно удивляло, как быстро Папа ввел ее в свое ближайшее окружение, устроил так, чтобы она как бы случайно познакомилась с Майей, и вскоре стал обращаться с ней, как с членом семьи…

Итак, у нее было нормальное прошлое, обычные родители. Теперь я знал это. Ничего сверхъестественного и таинственного. Кстати, ни минуты не сомневался, что и Толя Головин прекрасно об этом осведомлен. Все были осведомлены. Не говоря уж о Папе с Мамой. А может быть, тут была какая то своя игра…

Мы с ней действительно беседовали будто старые, настоящие друзья. Без малейшей скованности или неловкости, не выбирая слов и выражений — как Бог на душу положит.

Глядя прямо в ее изумрудные глаза, я рассказывал о том, что иногда пытался представить себе, как должна выглядеть любовь человека, вроде нашего Папы, как на Новый год меня поразила мысль, что он ее любит и что, может быть, и она тоже… не равнодушна к нему. В общем, что у них страстные, но этакие своеобразные и сложные отношения. По крайней мере, она определенно имела на Папу влияние.

Я заговорил об этом неспроста. Если бы я увидел в ее глазах хотя бы намек на то, в моих словах была правда, — если бы она хотя бы в шутку подтвердила мое предположение, я, возможно, удержался бы от искушения продолжать нашу беседу. Но Альга решительно возразила. Что касается чувств самого Папы, то не ей об этом судить. Иногда ей кажется, что он должен ее ненавидеть. Ведь с самого первого его «подхода» она заявила ему напрямик, что не собирается с ним спать. Конечно, мужчины (а тем более Папа!) обычно не воспринимают всерьез подобных заявлений и не оставляют своих домогательств. Раз от раза Папа убеждался, что она куда более недоступна, чем могло показаться вначале. Никаким растягиванием удовольствия или желанием прочувствовать момент тут и не пахло. Но он держал себя в руках, хотя раз от раза свирепое бешенство все явственнее просвечивало в его нарочито джентльменском тоне. Она, как могла, чистосердечно старалась ему помочь. Что — то дать взамен. А что могла предложить девушка, мужчине, которого не любила и с которым не собиралась ложиться в постель? Только помощь, понимание и дружбу. Но Папа и сам всячески демонстрировал, что они успели сделаться друзьями. Иногда ей становилось ужасно жаль его. Он уверял, что всецело ей доверяет и, похоже, уже и сам не различал, когда действительно был с ней искренен, а когда играл в искренность. Возможно, он немножко запутался. Да, однажды он признался ей в любви, а она сказала, что не любит его. И она не может без дрожи и без отвращения вспоминать этот случай. В следующую же ночь после покушения, когда девушка неотлучно находилось при нем (он смиренно умолял ее об этом), Папа все — таки взбесился. Перед этим он тихо и печально лежал у себя в офисе на кожаном диване, пил коньяк и со всей серьезностью объяснял ей, кого в его лице хотели уничтожить враги. Они хотели убить Мессию. Они хотели убить того, кто был призван и способен спасти Родину на краю бездны. То есть его, Папу, да. Он грозился вывести всех на чистую воду. К слову сказать, он и Толя Головин уже разработали целую систему соответствующих мероприятий. В частности, они устроят так, что каждый из приближенных к нему тем или иным образом получит предложение устранить, убить его, Папу, а они проследят за первой реакцией испытуемых. Вот тогда все и выясниться…

— Ничего удивительного, что у него такое количество врагов, — пожал я плечами. — Теперь он ищет их вокруг себя. Еще покойный доктор намекал, что есть люди, которые опасаются за его психическое состояние и, в связи с этим, за свое собственное будущее.

— Я тоже успела наслушаться всякого, — кивнула Альга. — Причем никогда не знаешь, сплетничает человек по своей собственной инициативе или по поручению самого Папы. Сплошной туман. Все преподносится как бы в шутку, как бы между прочим…