за ним пристально следят. Мне надо послать во Францию верного человека для переговоров с корсиканцем. Я думаю послать тебя.

— Меня?

— Что ты смотришь на меня с таким изумлением?

— Какой же я дипломат...

— Об этом я могу судить лучше самого тебя. — И королева стала доказывать Рикардо, что он вполне способен выполнить возлагаемое на него поручение. Впрочем, его убедили не столько доводы Каролины, сколько ловко задетое ею честолюбие. А честолюбие молодого человека, как мы знаем, было чрезвычайное.

Затем она деловито сообщила ему, где он найдет прибывших калабрийцев, какие он должен сделать распоряжения, где и от кого получит для себя деньги, мундир и лошадь. Объяснила ему, каким путем ему удобнее выбраться из башни. Провела его в комнату, где был приготовлен для него холодный ужин, и посоветовала ему хорошенько подкрепиться.

— А сама я есть не хочу. Я сейчас же иду в мою спальню, там у меня есть еще немало дел, — заключила она деловитым, холодным тоном.

Рикардо изумлялся и дивился. «Да это совсем другая женщина, совсем не та, которая ласкала меня час назад. То было страстно влюбленное существо. А это — холодная, расчетливая королева, и только».

Удаляясь, она сказала мимоходом:

— Имейте в виду, полковник, что герцогине Альме известно и о вашем родстве с нею, и о вашем отказе от наследства.

XX

Отзывы французских писателей о характере королевы Каролины. —

Тайные сношения ее с Бонапартом. — Разговор с посланцем Наполеона

Приступая к настоящей главе, автор романа считает своим долгом заявить, что ему приходится превратиться исключительно в историка; это, однако, случалось ранее и случится не раз в течение дальнейшего рассказа о злосчастном периоде жизни Италии. Он всегда держался достовернейших источников, касающихся истории того времени, и заносил на страницы своего романа только строго до мелочей проверенные факты. Он даже избегал от себя развивать разговоры, имевшие место между более или менее историческими лицами, а черпал их из воспоминаний современников, которым можно доверять.

Автор считает необходимым объясниться в этом отношении, ибо в его романе встречаются факты, по-видимому, совершенно противоречащие некоторым широко распространенным в обществе воззрениям. Например, мало кому известно, что Каролина Австрийская была горячей поклонницей гения Наполеона Бонапарта, которого в то же самое время считала не без основания своим опаснейшим врагом. Saint Beuve в десятом томе своих «Nouveaux Lundis» приводит сообщение по этому предмету Лефевра, автора «Истории европейских кабинетов в период консульства и империи». Лефевр был французским посланником при неаполитанском короле и близко знал Каролину (мы приводим в подлиннике его слова): «Cette fameuse reine Caroline, fille de Marie Thérése, notre ennemie furée, une femme violente, capricieuse, passionée, et qui a laissé dans Ihistoire de souvenirs romanesqoes et sanglants»[25]. Однажды она так говорила Лефевру:

«Конечно, мне было бы весьма простительно не любить Бонапарта. А я, признаюсь, готова бы пройти пешком хоть тысячу лье, чтоб взглянуть на него. Если бы я в каком-либо отношении позволяла себя сравнивать с этим великим человеком, то я сказала бы, что мы оба одинаково славолюбивы, с той разницей, что он искал славы en grand, широко и высоко, и нашел ее, я же нашаривала ее в мелком кустарнике и только пальцы себе наколола. Когда вы ему будете писать, скажите, что никогда не перестану изумляться его умению пользоваться исчезновением с исторической сцены короля Фридриха и русской императрицы Екатерины, после которых il n’y a plus sur tous les trones de l’Europe que des imbéciles»[26].

Само собой разумеется, что к числу «des imbéciles» Каролина присоединяла и своего супруга, Фердинанда IV, «et pour cause», как говорил состоявший при нем французский посол.

В приемном салоне виллы Кастельветрано, где жила королева, она сидела на диване в ожидании своего мажордома, который должен был ввести французского офицера, именовавшего себя полковником Эльбеном. Несколько дней тому назад он приехал на остров Сицилию под предлогом археологических изысканий, был захвачен англичанами, подозревавшими у него иные цели, и засажен в мессинскую тюрьму. Вследствие некоторых дипломатических соображений ему, однако, скоро была предоставлена свобода. Прежде чем покинуть остров, он, сумев ускользнуть от зоркости англичан, явился на виллу королевы и испросил у нее аудиенцию, под предлогом, что имеет передать ей некоторые известия о капитане Амелио. Амелио был послан ею же с каким-то неважным (по крайней мере, по-видимому) поручением по части дамского туалета в Париж и очень долго не возвращался.

В сущности же, Амелио должен был передать собственноручное письмо Каролины императору Наполеону, который, узнав об этом, вместо всякого ответа приказал посадить посланца в тюрьму Венсенского замка.

Понятно, королеву очень интересовало, что может сообщить ей француз.

Войдя в салон, последний еще у порога низко поклонился и сделал несколько шагов вперед.

— Садитесь, полковник, — пригласила его Каролина. — Мы прямо приступим к делу. Вы имеете что-либо сообщить мне от Бонапарта?

— Бонапарта? — повторил Эльбен с чуть заметной и все-таки почтительной улыбкой. — Мы во Франции не знаем никого, кто бы носил это имя. Ваше величество, вероятно, имеет в виду императора Наполеона. Бонапарт же для нас как бы умер двадцать восьмого февраля двенадцатого года.

— Будем говорить о деле; мне некогда играть словами. Я желаю знать, что вы имеете мне передать.

Полковник вновь низко поклонился и произнес:

— Государыня, я могу только на словах передать возложенное на меня поручение. Суть его слишком важна, чтоб доверяться бумаге. Мой арест в Мессине служит доказательством подозрительности и осторожности англичан.

— Понимаю... Но прежде скажите мне, Бон... император по-прежнему зовет меня Фредегондой?

— А он, между прочим, поручил мне осведомиться, продолжаете ли ваше величество звать его корсиканским тираном?

— Это зависит от того, как он желает относиться ко мне, — улыбаясь, ответила Каролина на резкий вопрос француза.

— В таком случае я уверен, что ваше величество, движимые чувством благодарности, назовете его Карлом Великим.

— Я затрудняюсь соотнести ваши слова с его поступками относительно меня. Если бы он обратил внимание на мое предложение, я не находилась бы теперь в таком затруднительном положении, и вся Сицилия была бы уже давно свободна от великобританского ига. На самом же деле как поступил ваш император? Я посылаю к нему морского офицера, хорошо мне известного, человека, на которого безусловно можно положиться. А маршал Мармон, к которому мой посланный по необходимости обратился, прежде всего посылает его к