— Он просил моей аудиенции, ты говоришь. Я могу его принять теперь же. Приведи его сюда.

— Ваше величество, — тихо произнесла девушка, — простите меня; я чувствую себя не совсем здоровой и очень утомлена. Разрешите мне уйти в мою комнату.

Несколько секунд обе женщины пристально глядели друг на друга, словно желая прочесть, что таится в сердце другой. Королева стояла бледная, мрачная, пораженная жестоким подозрением. Альма спокойная, гордая; лицо ее выражало твердую решимость. Такого выражения Каролина никогда еще не видела на лице своей любимицы.

— Спокойной ночи, — сухо отозвалась государыня. Ее губы дрожали, взгляд, которым она провожала Альму, метал искры, искры, от которых легко мог бы разгореться пожар. Несколько минут она оставалась недвижима, крепко обдумывая основательность своих подозрений. Вскоре, однако, лицо ее просветлело: она пришла к заключению, что если Альма любила Рикардо, то давно, тогда, когда он был почти мужиком; что она никогда не сознается из присущей всем Фаньяно гордости в своей слабости к простолюдину.

— Мои враги французы, — размышляла она, — совсем не такой уж дурной народ; у них есть пословица: «на войне по-военному!» А я разве не на войне постоянно, жестоко и со всеми? Пожалуй, больше всего с теми, кто считается моими друзьями.

Эта женщина, эта королева была словно создана для постоянной борьбы. В одном из ее писем мы читаем, что она охотнее готова была погибнуть сама, увлечь за собой в бездну мужа, детей, целые народы, чем уступить своим противникам. В описываемое нами время она действительно была покинута всеми и во всех изверилась. Она теперь искала опоры против английских интриг в кинжалах калабрийцев, которых, по ее секретному приглашению и распоряжению, тайно перевозили в Сицилию. Но еще два дня назад она не знала, кому поручить руководство этой полуразбойничьей ордой.

И вдруг появляется давно пропадавший Рикардо. Как большинство пылких, порывистых натур, Каролина была суеверна и видела в этом перст Божий.

Кроме того, Рикардо оставил слишком глубокий след в ее увядающем сердце. Ничья страсть так горячо не зажигала ее буйную кровь. Она хотела верить и верила искренней страсти молодого калабрийца. Препятствия и почти двухлетняя неизвестность о его участи только усиливали жажду его любви. Она теперь сознавала, что старость близка, и дорожила этой любовью, как последней вспышкой сердца.

Рикардо к тому же был красив, храбр, находчив, и королева верила, что он безгранично лоялен, как верноподданный.

Когда королева вошла в комнату, где был заперт Рикардо, он как-то растерялся: ему почему-то казалось, что дверь отворяет Альма.

— Вы долгонько заставили себя ожидать, герцог Фаньяно, — произнесла Каролина, подавая ему свою руку для поцелуя.

Ей было приятно называть его герцогом, хотя она и знала, что он отказался от титула.

— Как, вашему величеству известно...

— Сердце моего величества интересуется всем, что касается до преданнейших мне лиц... Однако, я полагаю, что ваше изумление не может помешать вам приложиться к руке вашей государыни.

— Простите, простите меня, ваше величество.

Рикардо, склонясь к маленькой нежной ручке, запечатлел на ней поцелуй, и это соприкосновение с женщиной, трепетавшей любовью к нему, мгновенно зажгло пылкую кровь калабрийца.

— Господи, с каким нетерпением я вас ждала, я знала, что ваш отец вас признал; что вы скрылись из тюрьмы. Но больше ничего. Чего я ни делала все это время, чтобы добыть весть о вас. И только третьего дня мне наконец сообщили.

— Государыня, осмеливаюсь просить великой милости: признавайте во мне по-прежнему только полковника Рикардо. Я навсегда отказался и от титула, и от владений моего отца. Отказался, имея в виду благосостояние особы, давно пользовавшейся тем и другим.

— Словом, вы не желаете, чтобы от утраты богатства ее отцом пострадала Альма? — спросила королева, в которой вновь вспыхнули ревность, досада и злоба. — Значит, вы любите ее, вашу кузину...

Рикардо понял, какой опасности он подвергал и себя, и Альму, возбуждая ревность королевы. Ему стоило немалых усилий рассеять ее подозрения. Он горячо рассказывал ей все, что перенес за эти два года. Избежать расстрела французами, он поехал в Сицилию, как приказала королева, но, переплывая пролив между Калабрией и Мессиной, был захвачен африканскими корсарами, работал у них в Алжире как каторжник; бежал; раненный, скрывался в пустыне; был захвачен другими мусульманами; снова избавился от рабства бегством. Претерпев неисчислимые невзгоды, он успел, наконец, все-таки добраться до Сицилии, куда все время стремился, помня слово, данное королеве, помня клятву быть верным и непрестанно помышляя о той, которой дал эту клятву...

— И вот, государыня, я здесь у ваших ног. Неужели вы не верите моей любви? Неужели я заслужил такую горькую, обидную для меня встречу?.. — заключил молодой человек свою речь.

Эта речь производила на Каролину все более и более смягчающее впечатление. Глаза ее, сначала выражавшие гнев, теперь глядели любовно, страстно. Она не выдержала и бросилась в объятия своего возлюбленного.

— Нет, я знаю, я вижу, — начала она, когда оба они успокоились, — я знаю, что ты не изменишь мне, как изменили другие. Прости меня; около меня столько предательства, что я стала нелепо подозрительна. Я понимаю теперь, что ты и от отцовского наследия отказался ради меня... Скажи, желаешь ли ты разделить мою участь, какова бы она ни была: на высоте трона или на дне бездны.

Он еще находился под обаянием страстной ласки этой женщины и отозвался искренно: «Да, всегда и везде!»

— Ну, так слушай же меня внимательно. Сицилия готова восстать для изгнания англичан. Король на днях объявит в Палермо либеральный манифест и вступит сам в управление государством. Калабрийцы по моему призыву съезжаются сюда. Они скрываются от англичан около Сегестской равнины. Их уже накопилось до двух тысяч. Желаешь ли ты принять над ними командование?

— Я желаю все, что угодно моей королеве.

— Хорошо; но это не все. Нам следует иметь, по крайней мере, две стрелы для нашего лука. Если задуманное нами либеральное движение не поможет мне окончательно избавиться от англичан, то знаешь, кто может явиться мне на помощь?

— Кто?

— Бонапарт.

Странно прозвучало это имя в устах родной сестры Марии Антуанетты. Молодой человек был более чем изумлен. Каролина продолжала:

— На днях я должна буду принять для переговоров посланца Бонапарта. К сожалению, здесь он навлек на себя подозрение английской партии и даже посидел в мессинской тюрьме. Мне удалось добиться его освобождения. Но все-таки