— И нашли?

— Да, конечно. Оказалось, мой старый приятель. Сбывал кокаин — я его когда-то отправил на скамью подсудимых. Мы его посадили, и знаете, что он сделал, когда вышел? Попытался меня шантажировать этими письмами про пилюли. Мой самый любимый негодяй. Хотите еще заняться полезной гимнастикой или поедем?

Когда они проезжали через какой-то городок, Питер вдруг затормозил у кожевенной лавки.

— Я знаю, что вам нужно, — сказал он. — Собачий ошейник. И я вам его куплю. С медными вставками.

— Ошейник? Зачем? Чтоб написать на нем имя хозяина?

— Боже упаси. Это от хищников. А также от убийц и головорезов.

— Друг мой!

— Правда-правда. Он плотный, его не сдавишь, лезвие ножа с него соскочит — да даже если вас за него подвесить, он не затянется, в отличие от веревки.

— Не могу же я ходить по Оксфорду в ошейнике.

— Не в дневное время. Но ночью патрулировать коридоры в нем надежнее. А если потренироваться, вы сможете в нем и спать. Вам незачем заходить со мной — я уже достаточно вас подушил и запомнил диаметр вашей шеи.

С этими словами он нырнул в лавку. Через окно видно было, как он разговаривает с продавцом. Вскоре он вышел из лавки со свертком в руках и вновь сел за руль.

— Продавец очень заинтересовался моей сукой, — заметил он. — Я объяснил ему, что у меня бультерьерша, очень храбрая, но отчаянная и драчливая. Он ответил, что сам предпочитает борзых. Показал, где мне могут написать на ошейнике мое имя и адрес, но я сказал, что это подождет. Ну вот, мы выехали из города, можно примерить.

Для этой цели он остановился у обочины. Затем помог Гарриет (как ей показалось, с чувством глубокого удовлетворения) застегнуть на шее тяжелый ошейник. Весьма массивное и на удивление неудобное колье. Гарриет достала из сумки зеркальце.

— По-моему, вам идет, — сказал Питер. — Думаю, такие должны войти в моду.

— А я не думаю. Снимите его с меня, пожалуйста.

— Вы будете его носить?

— А если кто-нибудь схватит за него сзади?

— Тогда упадите назад — медленно и тяжело. Вы приземлитесь мягко, а противник, если повезет, размозжит себе череп.

— Кровожадное чудовище. Ну ладно. Только снимите его с меня — я сделаю все, как вы скажете.

— Ловлю вас на слове, — сказал он, расстегивая застежку. — Его нужно поместить под стекло, — добавил он, свернув ошейник и положив его ей на колени.

— Почему?

— Это единственная вещь, которую вы позволили мне вам подарить.

— Кроме моей жизни, кроме моей жизни, кроме моей жизни.[268]

— Черт! — воскликнул Питер, сердито уставившись на дорогу. — Видимо, это был очень неудачный подарок, раз вы не даете нам обоим об этом забыть.

— Простите, Питер. Это было гадко и неблагодарно с моей стороны. Если хотите, подарите мне что-нибудь.

— Честно? А что? На яйца птицы Рух[269]как раз распродажа.

С минуту она не могла ничего придумать. Что ни попроси, все будет не то. Что-нибудь слишком простое, слишком банальное, попросту дорогое — все это только его обидит. Он сразу догадается, что она придумывает просьбу, только чтобы сделать ему приятное…

— Питер, подарите мне те шахматы.

Он был так доволен, что она поняла: он явно ждал, что она попросит какую-нибудь ерунду за семь шиллингов шесть пенсов.

— Дорогая моя, ну конечно! Когда вы хотите их получить?

— Сию минуту! А то вдруг какой-нибудь студентик их перехватит? Я каждый раз боюсь, что приду, а их уже нет. Так что поторопитесь.

— Хорошо. Обещаю ехать не меньше семидесяти миль в час — кроме тех мест, где нельзя больше тридцати.

— Боже! — воскликнула Гарриет, когда машина тронулась. Она боялась быстрой езды, и он отлично это знал. Промчавшись пять миль, он бросил на нее короткий взгляд и снял ногу с педали.

— Это была победная песнь. Вы как, ничего?

— Я сама напросилась, — ответила Гарриет, стиснув зубы. — Погнали дальше.

— Нет, черт возьми, я не буду гнать. Поедем спокойно и сдадимся на милость студентика, чтоб ему пусто было!

Но шахматные фигурки были на месте. Питер пристально оглядел их через монокль и заключил:

— Кажется, все в порядке.

— Они просто чудесные. Признайте, если уж я что-то делаю, то на совесть. Сейчас я попросила у вас тридцать два подарка разом.

— Вы мне напоминаете Алису в Зазеркалье. Вы со мной зайдете или доверите покупку мне?

— Разумеется, зайду. С чего бы… Ой! По мне что, очень заметно, как я их хочу?

— Очень.

— Ну и ладно. Пойдемте.

Темная антикварная лавка была завалена самыми разнородными товарами: от первосортных до откровенной дешевки и приманки для несведущих. Хозяин лавки, однако, оказался человеком сообразительным и после короткой разведки боем (в ход были пущены прилагательные в превосходной степени) смекнул, что имеет дело со знающим, опытным и настойчивым покупателем. После чего с энтузиазмом перешел к наступлению. Гарриет никогда в голову не приходило, что шахматный набор можно покупать час сорок минут. Каждый резной шарик на каждой фигурке необходимо было изучить отдельно: потрогать, осмотреть просто так, осмотреть в лупу, нет ли где каких-либо повреждений, следов реставрации, подделки или брака, и только после долгого допроса о происхождении фигур и беседы о состоянии китайского рынка, антикварного рынка в целом и влиянии американской депрессии на ценовую политику впервые была названа приблизительная сумма. Ее, разумеется, тут же оспорили — и последовала новая дискуссия, в ходе которой все фигуры еще раз подверглись самой тщательной проверке. В конце концов Питер согласился на названную цену (которая значительно превышала установленную им минимальную планку, хотя и не превышала максимальной) с тем условием, что доска будет прилагаться к покупке. Учитывая размер фигур, обычная им не подойдет, и антиквар нехотя признал, что поскольку доска была изготовлена в XVI веке в Испании и не сочетается с китайским комплектом, покупатель окажет ему услугу, взяв ее бесплатно.

На этом бой с честью завершился, и продавец, сияя от удовольствия, спросил, куда послать шахматы.