– Хочу с тобой силой помериться, богатырь Юлташ. Слух о тебе по всей округе идет. Вот и думаю себе, а может, слажу с тобой? Мне бы такой работничек в самый раз сгодился. Хозяйство у меня большое, одному с ним никак не управиться, а ты в самый раз подошел бы.

Рассмеялся Юлташ-бай в глаза тому мужичонке громко, издевательски. Стоит, хохочет без удержу и говорит ему презрительно:

– И ты, этакий заморыш, замухрышка, взялся со мной тягаться, силой мериться?! А вот этого не хочешь?! – размахнулся со всей мочи да как заедет тому промеж глаз, тот с мостков и слетел, будто не было его совсем. – Мало каши ел. – Юлташ-бай усмехнулся и дальше себе пошел, а сзади его кто-то за плечо трогает. Обернулся, глядь, опять мужичонка замухрыжистый стоит, улыбается как ни в чем не бывало, бороденку тоненькой ручонкой теребит.

– Чего это, богатырь Юлташ, убегаешь, со мной силой помериться не желаешь?

– Ах ты так! – Юлташ-бай рассвирепел не на шутку, схватил противника своего двумя руками и вверх подкинул, да так, что иной бы через три поля перелетел и в топкое болото по самые уши угодил, зарылся. А мужичонка-то в воздухе крутнулся, кувыркнулся и опять на ногах стоит, хихикает себе тихонечко, бороденку одной рукой сучит, другой Юлташ-баю грозит корявым пальчиком.

– Только-то и всего? А попробуй-ка от меня гостинец прими, выдержи, – да как щелкнет пальцем Юлташ-бая промеж глаз, что у того свет померк, на колени упал, в голове помутилось все.

Но поднялся он с колен, отдышался, ладошкой лоб потирает, спрашивает:

– Не знаю, кто таков есть, будешь, но готов с тобой силой помериться, бороться по нашим правилам, как испокон веку среди моего народа заведено. Боремся до трех раз. И кто три раза подряд другого на землю положит, тот и победил.

– Будь по-твоему, Юлташ, станем бороться по вашим правилам.

Вышли они на бережок, сняли одежду с себя верхнюю, остались голыми до пояса, схватились руками друг за дружку, ногами в землю уперлись так, что вода из нее выступила. Юлташ-бай поднатужился, силится приподнять мужичка, через себя кинуть, как он то не раз с другими делал-проделывал. Да не тут-то было. Словно в гору руки уперлись, и сколько к себе не тянет, а оторвать того от земли не может. А мужичонка еще хихикает противненько так и одной рукой все свою бороденку оглаживает, приговаривает при этом:

– Тащи из земли кол, да сам не останься гол!

И сколько Юлташ-бай ни тужился, ни пыжился, а ни на волосок сдвинуть тощего мужичонку не может, лишь вспотел с головы до ног, да толку от этого никакого. А тут мужичонка как дернет его на себя, он и упал на колени и не заметил, как растянулся во весь рост. Вскочил, поверить не может, что тот победил его.

– Давай снова! – Юлташ-бай говорит. – Во второй раз обязательно слажу с тобой, кину на землю, дух вон вышибу!

– Как тебе угодно будет, дорогой Юлташ, – мужичонка лыбится, – будь по-твоему.

Схватились они во второй раз. Юлташ-бай всю силу, какая у него была-имелась, выказал, ногами в землю уперся так, что уже лужица подними образовалась, жмет мужичка, давит. А тот хоть бы хны, стоит, лыбится и сызнова бороденку одной рукой пощипывает-поглаживает, да как дернет Юлташ-бая на себя, тот опять упал, проиграл и на этот раз поединок-схватку. Поднялся, ничего понять не может, только глазами лупает.

– Ну что, Юлташ, снова схватимся или и так сдашься, в услужение ко мне пойдешь? – Мужичонка хитро так на него щурится.

– Давай третий раз! Будь что будет!

Схватились. Чувствует Юлташ-бай, что сил у него совсем не осталось, чуть не все выложил в первых двух схватках, а мужичонка даже не взмок, не вспотел, стоит, как и раньше стоял, бороденку свою реденькую почесывает. А в это время луна взошла из-за леса, осветила все вокруг, светло стало, как днем. Юлташ-бай вниз посмотрел, глянул, а от мужичка даже тени нет! Все он тогда понял-уразумел – то пэри перед ним, а никто другой. Похолодело у него внутри, руки ослабли, последние силы пропали.

«Нет, – думает, – если я отступлюсь, то он меня до смерти задавит. Никак нельзя поддаться ему. Не возьму силой, так возьму хитростью».

Изловчился, подставил подножку, да как кинет того на землю через ногу и сверху придавил. Мужичонка закричал, заверещал дурным голосом и. сквозь землю пропал, вглубь ушел, как червь дождевой.

Юлташ-бай едва живой до дому добрался, жене все рассказал, какой случай с ним приключился. А та и говорит, головой качает:

– Не я ли тебе советовала помалкивать про свою силу, а ты меня не слушал, бахвалился почем зря. Вот пэри и решил с тобой злую шутку сыграть.

– Так я же его поборол на последний раз.

– Э-э-э… Плохо ты их знаешь. На том он не успокоится, не даст тебе спокойно жить, попомни мое слово.

И точно. Болеть начал Юлташ-бай с тех пор. Уже того здоровья не стало, силушки поубавилось. А по ночам ему все тот мужичонка плюгавенький снится, манит к себе, шепчет на ухо: мол, не честно он у него поединок выиграл, подножку подставил, отомстить грозится. Совсем Юлташ-баю жизни не стало: днем у окошка сидит, согнувшись, на двор выйти опасается, чтоб с пэри не повстречаться, а ночью тот к нему во сне приходит, донимает.

Зайнап видит, что муж ее совсем плох стал, коль дальше так изводить себя будет, то и помереть может. Решила избавить его от беды-напасти. Порасспросила, где он с тем мужичонкой встретился, да однажды вечерком и отправилась к тому мосту, а с собой прихватила куделю и прялку, орехов кедровых полный карман нагребла. Пришла на бережок к мостку, села, куделю прясть начала, меж делом орехи пощелкивает, на две стороны поплевывает, приговаривает: «Куда кожурка упадет, с той стороны ворог ко мне не подойдет; а кто на ту кожурку ступит, тот бит будет». То старый заговор, который ей мать передала, а тому ее мать научила, чтоб от злых духов пэри обороняться.

Проходит короткий срок, вдруг слышит она, как кожурки захрустели и словно холодный ветерок подул на нее. Оглянулась, а перед ней мужичонка стоит, в рваный халат кутается, одной рукой реденькую бородку гладит, ей кланяется, улыбается:

– Здорово красавица. Не разрешишь рядом с тобой посидеть, поболтать?

– Отчего не разрешить хорошему человеку, если он с добрыми мыслями пришел. Садись, не заказано.

Тот сел, а Зайнап как ни в чем не бывало продолжает свою пряжу прясть и орешки щелкать. Вот мужичок посидел рядышком, покрутился и просит:

– Дала бы, что ли, мне, красавица, орешков пощелкать, давно я их не пробовал, не баловался.

– Возьми, – та говорит, – только учти, они у меня заговоренные, не каждому на пользу пойдут, не всякому по нраву придутся.

– Это как же они у тебя заговоренные?

– А кто другому человеку зла желает, то они внутри у него будут не ядрышками кедровыми, а угольями калеными.

– Ну, ты уж скажешь, – он ей, а сам руку тянет-протягивает.