Новичков в гараже Бухенвальда определяли на слух. К кабинету господина директора вела железная лестница, причем немалая, на два пролета. Те, что попали сюда недавно, поднимались, а главное спускались с шумом и грохотом. Еще бы! Башмаки деревянные да еще так и норовят соскользнуть. Ветераны же спускались тихо, почти неслышно, изрядно этим обстоятельством гордясь. Искусство, причем немалое.

Механик Иоганн Вайс, зеленый винкель, кличка Шпицмаус, сбежал по лестнице, словно призрак. Стоявшие внизу двое новичков, недавно переведенные сюда из общих бараков, поглядели с немалым уважением.

— Все! — выдохнул заключенный Вайс. — Отстрелялся!

Новички понятливо промолчали, не им сказано, стоявший же возле лестницы рецидивист Майсель, зеленый винкель, щегольски подшитый бушлат, кивнул в сторону директорского кабинета.

— Отпускное пособие получал?

Улыбаться в таких местах трудно, почти невозможно, но у Вайса все-таки получилось.

— Нет, только пообещали — двенадцать пинков под хлястик. Но я деру дал.

Майсель негромко рассмеялся в ответ.

— Беги, беги, Землеройка.

И, наклонившись к самому уху, зашептал.

— Всё запомнил, все адреса? Молодец! Наши тебе в каптерке костюмчик подобрали и пальто, чтобы первый же патруль не забрал. Меня, кстати, перевести обещают, но не в кацет, а на «кайзерову дачу». Отсижусь, пока тут штормит.

Механик Иоганн Вайс кивнул с пониманием. Его-то, Землеройку, пусть и рецидивиста, загребли, считай, за пустяк, отловив в заброшенном туннеле метро. Майсель же свой срок и немалый получил по суду. На свободу не выйти, зато отсидеться в тихом месте самое время.

Штормит, ох, штормит!

* * *

Последние две недели Бухенвальд, город Солнца, жил как на вулкане. Что коменданта снимут, поговаривали уже давно, причем и заключенные, и охрана. Слишком уж зарвался, в три горла свое и чужое глотает. Начали однако не с него, а с двух заместителей, потом принялись шерстить охрану. Но все это померкло перед главной новостью: лагеря выводят из подчинения СС, охранять их теперь станет не Тотенкопф, а обычные тюремные «два сбоку». «Мертвоголовые», разом потеряв былую прыть, бродили словно, поднятые некромантом мертвецы. Это же теперь работу искать придется! Ужас, кошмар, Армагеддон!..

Винкели, что зеленые, что красные, посмеивались в кулак. Был еще повод для радости — пришли очередные списки на освобождение. По очень странному стечению обстоятельств в них оказались прежде всего те, что лично наблюдали учиненные начальством безобразия и даже лично участвовали в них. Работавших на стройках, снабженцев и тех, что при транспорте, выгоняли на свободу первыми. Слишком уж нагрешивших, вроде рецидивиста Майселя, старались убрать с глаз подальше куда-нибудь за прочные стены.

Иоганну Вайсу повезло. Свобода! Можно сбросить ненавистный бушлат с номером на груди, шагнуть за чугунные ворота с надписью «Каждому — свое», даже не оглядываясь на охрану, и вспомнить строчки поэта совсем иных времен:

Только откуда рецидивисту Шпицмаусу знать стихи Ганса Сакса?

— Р-руки назад! — рявкнул роттенфюрер-эсэсман, — Па-а-ашел!

И шепотом, легким ветерком:

— Приезжай, Вайс! Договоримся, честное слово. С бумагами тесть поможет, чистые тебе выправит. Приезжай, не пожалеешь!..

Шпицмаус-Землеройка тяжело вздохнул. Еще и этот! Чует «мертвоголовый», что пора ноги делать, иначе самому за проволоку загреметь легко. Но и голодать не желает, потому и вербует механика из лагерного гаража. Вайс на хорошем счету, сам Форстер Три Колеса парня нахваливает, так почему бы и не открыть собственную автомастерскую? Иоганн Вайс — рабочая сила, роттенфюрер, пусть и бывший, при нем по-прежнему конвойным.

Вчера весь вечер эсэсовец, службу забыв, водил Вайса по Бухенвальду. Заместителю председателя подпольного интернационального комитета камраду Нестору требовалось срочно передать дела. Роттенфюрер старался смотреть в сторону, делая вид, что так и надо. Очень уж хотел «мертвоголовый» собственную автомастерскую!

— Ладно! — смилостивился Вайс. — Может, и заеду.

Чистые документы? Почему бы нет?

* * *

Освобожденных встречали сразу за воротами. В основном, конечно, «зеленых», у этих такая встреча — давний обычай. Но и «красных» не забывали, не настоящих нелегалов, которых никто освобождать не собирался, а случайную публику, попавшую сюда за анекдот или высказанные вслух сомнения в гениальности районного крайсляйтера. Авто выстроились ровной линией, где-то уже открывали шампанское, плакала девочка, повиснув на шее худого изможденного мужчины.

Иоганн Вайс по сторонам не смотрел. Его не встретят, некому. Те, которых он оставил в берлинском подземелье, давно мертвы. Надо идти на остановку автобуса, денег хватит как раз на билет до Берлина. Все, что удалось скопить в гараже, ушло на костюм и пальто. Надеть то, в чем его взяли, не решился бы последний нищий.

Ничего, на свободе можно и поголодать!

Он сделал несколько шагов в сторону близкого шоссе, когда услыхал негромкое.

— Ну, здравствуй. Мэкки-нож!

Обернулся, не поверив своим глазам, но все-таки ответил:

— И вам не болеть пани подпоручник!

— Поручник, — поправила она, подходя ближе. — Знаешь, комиссарчик, когда я тебя в тот раз увидела, настолько разозлилась, что даже в больнице говорила только по-немецки.

Сжала губы и выдохнула тихо-тихо:

— Спасибо!

Вспомнились горящие самолеты в Логойске, веревки на запястьях, сигаретный дым в лицо.

Перед тем как открыть дверцу синего «опель-кадета», Агнешка Волосевич улыбнулась.

— Нет, я не поменяла место службы. Муж попросил. Есть, говорит, такой камрад Нестор, помочь надо хорошему человеку. Почему бы и нет? Рассказать бы тебе, комиссарчик, как мы с будущим мужем познакомились!

Замполитрука Александр Белов усмехнулся в ответ.

— Тесен мир! Может, когда-нибудь и расскажешь.

Холодный осенний ветер зашумел, ударил в лицо. Стая черных птиц кружила над Бухенвальдом.

Буфетчик налил кофе, взглянул с вопросом.