Заигрывания с гражданскими новостными агентствами Хертлинг считал совершенно излишними. В конце концов, есть на редкость четко очерченный социальный заказ: «русские виноваты, а мы миротворцы». Он с пониманием относился к желанию каждого отдельного корреспондента выпендриться, запомниться аудитории как либерал, но попустительствовать этому надо было очень в меру. Список вопросов, задаваемых в прямом эфире людям такого ранга, как он, должен быть рассмотрен и утвержден где-то «наверху». Как минимум в отделе по связям с общественностью штаба Вооруженных Сил НАТО в Европе, а лучше в Вашингтоне. Если же задается вопрос, не оговоренный заранее, корреспондент или агентство лишаются аккредитации при штабе, лишаются пропуска в зону проведения операции. Можно было без труда представить, чего это будет стоить рейтингу телеканала в столь горячее время. Соответственно, они будут вести себя разумно. Более разумно, чем Петерсен, который удержался с трудом. Или, возможно, просто намекал: «Я могу задать тот самый вопрос вслух, в прямом эфире. И я этого не делаю. Какая награда мне за это будет?»

В голове генерала с трудом укладывалась тупость вашингтонских мальчиков, засевших в комфортабельных, кондиционированных офисах с собственными туалетными комнатами и батальной живописью на стенах. Он воспринимал их глупость, их оторванность от реальной жизни как данность, как факт, но так и не мог принять по-настоящему. То, что русские не то чтобы напали, но устроили военную провокацию, сообщалось как-то невнятно, общими словами. Очень разными. Учитывая время, затраченное на подготовку психологической, пропагандистской составляющей операции «Свобода России», это было как минимум странно. Это должно было бросаться в глаза. И наверняка бросалось — довольно большой доле людей с коэффициентом интеллекта выше среднего. «На кого это там русские напали? — могли хотя бы риторически спросить они. — Где это там тысячи беженцев бросают свои дома?»

Исходно в качестве мишени неспровоцированной агрессии Российских Вооруженных Сил рассматривалась независимая Грузия. Однако тут начинали действовать сразу два довольно значимых фактора. Прежде всего, война 2008 года оставила в памяти многих людей довольно отчетливый след. Хотя Грузия была далекой маленькой экзотической страной, всей мощи пропагандистской машины западной цивилизации тогда не хватило, чтобы забить утечки информации об истинных обстоятельствах начала войны. Это было неожиданно, и это было довольно болезненно. Звучащее по тысяче раз на дню «Плохая Россия напала первой на мирную демократическую Грузию» никуда не делось и в целом работало, но когда «дым рассеялся», выяснилось, что неожиданно значительная по объему часть населения прекрасно все поняла. Запомнила выступления каких-то вырвавшихся из-под огня осетинок непосредственно в прямом эфире одной из популярнейших новостных передач. Две пропущенные туда дуры успели-таки ляпнуть, что нападающей стороной была Грузия, а русские солдаты «их спасали», — и вовремя выключить их не удалось. Запомнила карикатуру с Саакашвили, пинающим симпатичного медвежонка под удивленным и оскорбленным взглядом громадного русского медведя. Было понятно, что утечки будут, — мы все же живем не в полной виртуальности. Но ожидалось, что немногочисленные люди, «уловившие ход вещей» и пытающиеся делиться этим с окружающими, будут выглядеть маргиналами, подвергаться спонтанной обструкции и тому подобному. Этого не случилось, и это стало ценным и болезненным уроком: критичность населения западных стран возрастает быстрее, чем растет эффективность пропаганды. Это нельзя было не учитывать. Второй раз подряд завывания о «нападении злой России на демократическую Грузию» должны были восприниматься с изрядной долей скепсиса уже втрое большим объемом аудитории, и Грузия была отклонена как «кандидатная жертва» довольно рано. Вторым действующим фактором было ее название, хотя это и звучит как анекдот. Еще в августе 2008 года какие-то придурки ударились в панику, решив, что русские высаживаются под Атлантой, в штате Джорджия. Объяснения помогли не сразу, хотя были полезными: кое-кто впервые узнал, что Джорджий в мире две, и Саакашвили — вовсе не губернатор штата в зоне действия Восточного стандартного времени. И ад бы с ними, с придурками, но эта война должна была быть серьезной, и медиапокрытие должно было быть максимально активным. Никому не нужны были инциденты со свихнувшимися членами Национальной ружейной ассоциации, строящими баррикады над хайвеями I-95 и I-75, а затем открывающими огонь по прибывшей полиции, показавшейся им русским десантом.

По этим причинам Грузия подходила не слишком хорошо, и были выбраны Эстония с Латвией. Все прекрасно помнят, что это страны маленькие, поразительно демократические и в течение столетий едва отбивающиеся от российской оккупации. Вызываемой, разумеется, исключительно природной нетерпимостью дикого русского медведя к цивилизованности и свободе. Соответственно, они могли подходить.

Так счел какой-то придурок в Вашингтоне, и это было настолько неумно, что едва не обрушило всю только-только начавшуюся пропагандистскую кампанию. Сам Хертлинг особыми подробностями о подготовке пропагандистского и дипломатического обоснования начала операции не владел: это была не его работа. Но общую канву он знал и не слишком одобрял, надеясь разве что на здравый смысл и профессионализм работающих в данном секторе офицеров. Генерал считал, что начинать войну с провокации — вообще лишнее. Людям хватило бы простого объяснения: русские доигрались не конкретно сейчас и чем-то одним, а «системно». Поэтому конкретный повод для запуска миротворческой операции не нужен — поводом является вся их политика за последние 10 лет. Попытка объяснить начало операции каким-то одним их сиюминутным действием является ошибкой: ответ начинает выглядеть как сверхответ, «гиперреакция». А рассказ про нападение русских на кого-то «уводит» аудиторию в сторону от совершенно реальных, доказуемых фрагментов цельной картины и связан с риском быть обвиненными какими-нибудь умниками в провокации.

Да, провокация была не «настоящая», а виртуальная. Попытки запустить в Таллинн и Ригу по сотне якобы бойцов русских ВДВ, с сатанинским хохотом расстреливающих детей и женщин из ручных пулеметов Калашникова — это был бы несомненно театр. Огромных усилий стоило бы его организовать, и каждый организатор и участник был бы на сто процентов уверен: при малейшем же сбое он тут же становится военным преступником, при этом от него отмежевываются все заказчики этого выступления, до самого верха.

Соответственно, «театр» являлся полностью виртуальным. Он не сопровождался трансляцией видеосъемок бегущих по улицам прибалтийских городов и сел людей, преследуемых русским десантом в его колоритной парадной форме, с крупными планами искаженных ужасом лиц и развевающихся красных флагов. Он не нес «фактической» нагрузки вроде перечислений названий населенных пунктов, фамилий погибших и изнасилованных членов парламентов и национальных олимпийских сборных двух этих государств, и так далее. Это были просто слова, сообщения, русские напали на мирные государства: вот на такое и вот на такое. Ах, какой ужас, надо что-то делать… Умеренный накал собственно этих сообщений тоже имел смысл: подразумевалось, что это не полноценная военная агрессия, а именно «возможная провокация» русских, — для соответствия этому формату хватало и взвода, — а значит, и не требовало особых доказательств. Теоретически аудитории должно было хватить «просто слов», просто заявлений, не подкрепляемых вообще ничем. Потому что операция «Свобода России» началась в 07.30 по местному времени. А заявления и комментарии, касающиеся перехода воинскими подразделениями ВС РФ границ Эстонии и Латвии, были скормлены глобальной аудитории несколькими десятками минут позже. Хотя иногда и «задним числом», датируемые 01.00–05.00 этой же ночи. То есть зрители прилипали к экранам в шоке от зрелища прущих через разбитые пограничные посты танково-механизированных колонн НАТО, и им некогда было раздумывать о деталях уже ушедшего в прошлое русского нападения. Но в первые же часы стало ясно, что и этот, считавшийся вполне надежным и обоснованным, сценарий «поплыл».