не стерпел обмана и посадил всех и табиба, и все десять семей выгодополучателей. В тюрьме женщины, от большого ума, перессорились и чтобы насолить, друг дружке, все рассказали судьям. Их всех, потом, за сотрудничество помиловали и отдали бедуинам в пустыню, а мужчин просто казнили, через утопление. Табиба помиловали с условием, что он помогать будет и вперед Эмиру получать наследства и пополнять казну. Табиб провел четыре года во дворце эмира по прошествии которых был подарен эмиром Халифу, от которого прямиком был отправлен на Волгу начальником охраны Халифа тюрком Ильдузом. На Волге ему бы отрубили голову, но Али Хусейн наслышан был об искусстве лекаря и взял его к себе на расшиву гребцом. К слову добавить вся команду расшивы состояла из подобных умельцев. Даже служка Элеоноры мальчишка – кастрат и тот мог стащить шесть кошельков в базарный день у раззяв на базаре. Али Хусейн оказался прав, в отношении умений врача, на расшиве ни кто более не болел.

Посла осторожно положили на постель. Лекарь приказал все снять с больного, потом он, вооружившись тряпочкой смоченной в уксусе, принялся за осмотр. Он никого не выгонял из шатра, справедливо полагая, что наблюдая за ним, многие потом с пользой смогут применить даже отрывки знаний уведенных тут. Во время осмотра он внимательно слушал пульс, как на левой, так и на правой руке, провел пальпацию груди, проверил, как реагируют ноги на раздражитель. Более всего времени он потратил на осмотр радужной оболочки глаз больного. Осмотр длился более двух часов. После чего Табиб омыл руки в воде с уксусом, вытер их о белое полотенце и сказал.

– Это яд, о Пери, причем яд, сделанный плохо, скорее всего, яд сделали где-то в Италии, в Тоскане точнее. Из-за плохого яда твой муж не умер и мучается. Я бы такого не допустил, врач не должен допускать мучений. Возможно, он и выживет, но потом всю жизнь ему можно будет, есть только вареную еду и инжир, то есть фиги.

Из сказанного Эля поняла только слова ЯД и Выживет. От радости она позволила себе упасть в обморок всего один раз за все свое путешествие. Пока Элю приводили в себя, табиб продолжил,

–Я бы настоятельно рекомендовал применить в качестве лекарства молодую женщину, которая своей жизненной силой и красотой поднимет жизненные силы больного. Есть ли у нас тут такая???– спросил он.

–Конечно, есть дайте мне его, быстрее, я отогрею его,– это сказала Эля уже пришедшая в себя.

Место для госпиталя решено было сделать на ладье, там все-таки были деревянные постройки снабженные печками и крепкие стены, не пропускавшие звуков. Больному нужен покой. Илию обтерли водой с уксусом, потом сделали массаж и натерли тело медом, и розовым маслом, после чего обернули в одеяло, и отнесли на ладью. Через пять часов под наблюдением врача, Эля вошла к своему любимому.

–Как только он придет в себя, дай знать я должен дать ему противоядие, – сказал напоследок табиб, закрывая дверь в покой влюбленных.

По случаю начала лечения и по случаю появления нового друга – улана – спящего стражника, все перепились.

На третий день, дверь на ладье открылась и Эля крикнула своему служке позвать лекаря. Табиб пришел довольно быстро, он бегло осмотрел больного, потом бережно приподняв его, заставил выпить пол чашки пития. После чего посоветовал уснуть еще на день и ушел.

На следующий день Эля и Илия сами вышли на палубу. Эля поддерживала мужа и плакала от радости.

–Ну, что православные сделали доброе дело, пошли домой, – сказал Арсений глядя на влюблённых.

–Чего?? А, хабар где???– переспросил, возмущаясь, Вася.

– Да и вина еще тут много, его князю, и епископу в подарок отвезти желательно, но для этого вино погрузить к нам надо, а если грузить, то отобрать самое достойное. А это на неделю или две, – поддержал друга Алексей, которому вдруг страсть, как захотелось в эту зиму пить вино, а не мёд.

–А, ну тогда конечно, да, остаемся! Как же мы без хабара и вина к причастию в Новгород вернемся, наверное, нас тогда бабы на Торгу засмеют,– согласился с доводами друзей монах.

– Так и я об этом с голыми руками ну никак нам нельзя, и этому кровопийцу ильменскому, что из Кучковичей за заклад надо, что-то привезти, ну и за письмо в городок Москву, что на Кучковом поле, и за душевное участие, – добавил Василий.

– И вот еще, ты Сеня про баб на Торгу, ты сказал. И ты ведь прав. Ведь засмеют бабы. И все нас засмеют в Новегороде. И как в этом случае мы с Васей невест себе искать будем с такой славой голодранцев. Тебе монаху это не надо, а нам надо,– высказал новое свое измышление Алексей.

–Так-то оно да, муж здравый-Богобоязливый об обустройстве своего дома, прежде всего, думать должен. Надо остаться,– со вздохом участия сказал Арсений. Он же и взаправду думал, что друзьям трудно будет с такой худой славой себе личную жизнь устроить.

Друзья вздохнули, посмотрели друг на друга, и спустившись вниз выпили там по ковшу вина.

В трудах и заботах о будущем благосостоянии будущего дома, мужи наши здравые и Богобоязливые, провели еще три дня.

На четвёртый день, когда солнце уже перешло границу утра, и приближалась к полудню, Арсений решил проверить прочность крепления мостков и сошел на берег. Потребность в этом была вызвана тем, что клинышки-упоры, в которые упирались мостки, связанные из двух досок, после ночи расшатывались и грозили вылететь со своих мест в самый неподходящий момент. Именно тогда, когда кто-нибудь шел по мосткам. В этом случае беззаботно шагающий, мог просто свалиться в воду. Но это было бы полбеды, страшнее было бы, если бы это приключилось ночью, именно, в тот самый важный момент, когда друзья шли по этим самым мосткам груженые мехами с отборным вином. Мало того, что шуму поднялось бы много, так еще и упустить мех с драгоценным вином в безлунную ночь, вернее в часть ночи, было пару пустяков. Что было недопустимо в принципе. Тут надо отметить, что вся операция с вином в случае её провала грозила нашим товарищам обыкновенным усекновением головы прямо на том месте, где бы их обнаружил патруль уланов.

Арсений довольно быстро и умело подбил клинья, в напряг упер доски в берег и прошел туда-сюда, раз шесть. Потом попрыгал в середине мостков, для полной уверенности, после чего снял сапоги и присел, спустив в воду уставшие за ночь ноги.