колонии подвергнуты строжайшему надзору и изоляции. Таким образом, центральные державы, потеряв всю основу своей разведки в России, не могли даже и мечтать о воздействии агитационного порядка на общественные настроения в плане подготовки революции»[1043]. Сделав поправку на желание Глобачева поддержать честь мундира, следует признать ограниченность немецких возможностей влиять на умонастроения в коренной России в годы войны. Понимание этого существовало и в Берлине, где первоочередное внимание, как и в Вене, стали обращать на окраины, национальный вопрос, работу с эмигрантами и военнопленными.

В Германии работа была поставлена на широкую и систематическую основу. Базовым документом стала программа целей войны, сформулированная канцлером Бетман-Гольвегом 9 сентября 1914 года. Она предусматривала два метода наступления: военные операции и «разложение вражеской страны изнутри». В этом русле была сформулирована «программа революционализации» с целью «инсургенции национальностей в Российской империи». Помимо самого канцлера главными координаторами этой работы стали статс-секретарь МИДа Готлиб фон Ягов, унтер-статс-секретарь Циммерман, а также послы Германии в трех нейтральных странах: граф фон Брокдорф-Ранцау — в Копенгагене, барон Люциус фон Штедтен — в Стокгольме и барон фон Ромберг — в Берне.

Основной метод работы сформулировал идеолог «Восточной Европы» Пауль Рорбах, назвавший его «стратегией апельсиновой корки». Нет ничего проще, чем расчленить Россию «как апельсин, без ножа и ран, на ее естественные исторические и этнические составные части» — Финляндию, Польшу, Бессарабию, Прибалтику, Украину, Кавказ, Туркестан, которые должны стать независимыми государствами под германским контролем. «Эта стратегия против царской империи немедленно берется на вооружение и форсируется в организационном и практическом отношении. Довольно быстро сплетается сеть ведомств для этих политически деликатных целей: Генеральный штаб, Министерство иностранных дел, отделение IIIb секретной службы при штабе командования Обероста (Верховного главнокомандующего на Восточном фронте), кайзеровские миссии в нейтральных странах и их информаторы, курьеры, диверсанты, агитаторы всякого рода на этом темном фронте. Казначейство, Рейхсбанк, Дойче Банк и Коммерцбанк переправляют по вышестоящим инструкциям через самые разные каналы первые миллионы марок, рублей и шведских крон замаскированным дельцам и подставным фирмам, политикам, патриотам и фигурам полусвета»[1044], — детально разобрались современные немецкие историки Герхардт Шиссер и Йохен Трауптман.

Уже 11 августа 1914 года немецкой прессе было дано указание направить пропагандистскую деятельность «в пользу Польского и Украинского буферных государств». От имени верховного командования было опубликовано воззвание к полякам «соединяться с союзными войсками», чтобы «выгнать из границ Польши азиатские орды». Отдельная прокламация адресовалась польским евреям, которым немцы обещали «права и свободу, равные гражданские права»[1045]. К началу 1915 года будет разработана программа революционизирования Финляндии.

С первого месяца войны немцы вошли в контакт с российскими эмигрантскими кругами. Первоначально это было связано с необходимостью ведения пропагандистской работы среди военнопленных, число которых стало измеряться десятками тысяч после гибели армии Самсонова и поражения Ренненкампфа в Восточной Пруссии в августе 1914 года. Военнопленные были сразу разделены на нацменьшинства, для которых готовился весь коктейль антирусской агитации, и русских, которым нужно было адресовать идеологически более продвинутый продукт. Для них решили публиковать газету «На чужбине», куда привлекались социалистические пропагандисты.

Вот что сообщал Борис Никитин, разбиравшийся с этим вопросом в должности главы контрразведки Временного правительства: «В Женеве Чернов, Натансон, Камков, Зайонц, Диккер, Шапшилевич и другие, пользуясь германскими субсидиями, организовывают «Комитет интеллектуальной помощи русским военнопленным в Германии и Австро-Венгрии». Этот комитет издавал на немецкие деньги журнал «На чужбине», который бесплатно распространялся на немецкие же средства… Про Чернова старые эмигранты говорили так: лично он не состоял в непосредственных сношениях с Пельке фон Норденшталем, — деньги приносил Камков; но Чернов знал, чьи это деньги, знал, за что они даются, и ими пользовался за свои труды, которые отвечали полученным заданиям». Возвращаясь в Россию в апреле 1917 года, Чернов поинтересовался у бежавших из плена солдат их мнением о журнале. Те были не в восторге: «В нем писали хорошо лишь о Германии, а о нашей России говорили только дурно»[1046]. Это не помешало Чернову стать министром Временного правительства и председателем разогнанного большевиками Учредительного собрания.

От военнопленных контакты немецкого руководства и спецслужб перекинулись на более широкие эмигрантские слои. «Германские посольства в нейтральных странах постоянно осаждали толпы финских националистов, польских графов, украинских священников-униатов, кавказских князей и разбойников, всевозможных интеллектуалов-революционеров, желавших создать «комитеты по освобождению», публиковать пропагандистские материалы и работать «на благо ряда свободных и независимых государств», которые, как они горячо надеялись, возникнут в результате раздела Российской империи»[1047], — описывал картину Георгий Катков. Нью-йоркская газета «Новый мир» в октябре 1914 года сообщала: «В Константинополе нашлись люди, именующие себя украинскими и грузинскими национал-сепаратистами, которые будто бы в целях освобождения Украины и Грузии вступили в соглашение с турецкими и германскими правительствами. От имени демократии, революции и даже социализма эти господа выступили перед местными русскими эмигрантами и сумели втянуть в грязное и авантюристическое дело даже наших товарищей социал-демократов»[1048].

Но наиболее яркой звездой на фоне этого собрания международных авантюристов и организаторов революционного процесса по прошествии почти столетия выглядит Александр (Израиль) Гельфанд, известный также как Парвус.

Родившийся в местечке Березино Минской губернии, он закончил гимназию в Одессе и Базельский университет по специальности «финансы и банковское дело». Затем переехал в Германию, где связался с социал-демократическими кругами, и стал широко известен в России как теоретик скорее меньшевистского толка. В революции 1905 года Гельфанд играл вместе с Троцким видную роль в Петербургском Совете, за что был сослан в Сибирь, откуда сбежал и снова объявился в Германии, где развил бизнес в качестве издателя, литературного и театрального агента. Неожиданно в 1910 году он перемещается в Константинополь, где занялся пропагандой в поддержку движения младотурок и экспортно-импортными сделками.

Начало войны застало его в роли финансового советника турецкого правительства. Гельфанд учреждает банк, торгует древесиной, машинами из Германии, зерном из Одессы. Поносившись с идеей организации турецкого добровольческого корпуса для похода на Украину, он в начале 1915 года встретился с германским послом в Константинополе Вагенхеймом и ознакомил его с планом революции в России. Посол доложил по инстанции, и Гельфанда немедленно пригласили в Берлин, где он был принят Ритулером, личным советником канцлера Бетман-Гольвега и представителями всех других заинтересованных ведомств. «Парвус предложил, во-первых, чтобы немцы передали ему значительную сумму денег на развитие сепаратистского движения в Финляндии и на Украине; во-вторых, чтобы они оказали финансовую помощь пораженческой фракции Российской социал-демократической партии — большевикам, руководители которых находились в то время в Швейцарии, — свидетельствовал Александр Керенский в то время, когда уже стал историком. — По распоряжению кайзера