Первый раз беседуя с Леонардом, Финли спросил его: «Вы буддистский монах, как вы примиряете это с иудаизмом?» Тот же вопрос Леонарду задавали журналисты, когда он стал монахом; он ответил на это стихотворением «Не иудей».

Леонард сказал Финли, что нет нужды примирять одно с другим; в буддизме нет концепции бога, а Роси — замечательный человек, наделённый замечательным умом. «Леонард недвусмысленно сказал мне, что это не имеет ничего общего с его религией, с его верой. Когда мы познакомились ближе, я был рад узнать, что он очень просвещён в иудаизме. Он прекрасно начитан, очень серьёзно пытается понять Каббалу и — в общем, так же, как и я — понимает Каббалу не столько как богословие, сколько как духовную психологию и способ отобразить Божественное в форме мифа. Если ты понимаешь, что человеческое сознание, по сути дела, оперирует символами, значит надо найти систему символов, которая наиболее точно выражает человеческое понимание всех уровней реальности».

Финли был по возрасту ближе к Анджани, чем к Леонарду, и всю жизнь прожил в США, поэтому он мало знал о Леонарде и его творчестве. Он принялся изучать его; всё, что он прочёл, было «как молитва. Он всегда оперирует в пространстве метафизического; что бы он ни описывал на материальном уровне, имеет в себе отзвук метафизического, даже отзвук вечности — даже в самых обыденных вещах». Однажды Леонард показал ему книгу своего деда, раввина Клоницки-Клайна. «Это прекрасная работа, содержательная, умная книга. Очень печально, что она не переведена [с иврита] и не известна более широкому кругу читателей». Они открывали книгу и обсуждали разные фрагменты из неё, и на Финли произвела большое впечатление образованность Леонарда. «Он вырос в атмосфере глубокого, серьёзного изучения иудаизма. Он знал современную гебраистику, знал великих еврейских мыслителей и понимал их идеи. В Каббале есть тёмные места, относительно которых мы иногда расходились во мнениях, и иногда мы говорили о чём-то другом и снова возвращались к этим темам: и снова этот вопрос. Он мог бы стать прекрасным учителем иудаизма. Если бы в этом было его призвание — в том, чтобы быть раввином, — он имел все способности стать одним из величайших раввинов нашего поколения. Кстати, — добавляет Финли, — современные исследователи Каббалы очень интересуются творчеством Леонарда, потому что они видят в нём не специалиста по Каббале, не профессора богословия, но человека, который действительно понимает Каббалу изнутри, [а его поэзию они считают] лучшей поэзией, основанной на Каббале, которую они когда-либо читали. Он понимает внутренний этос греха, исцеления и человеческой ситуации: мы не очень хорошо приспособлены к этой жизни, но ты всё равно должен найти способ её прожить».

* * *

13 мая 2006 года в Торонто Леонард впервые за десять с лишним лет выступил на публике как певец. Он раздавал автографы в книжном магазине, подписывал свою новую книгу Book of Longing. На автограф-сессию явилось три тысячи поклонников (книга приближалась к первому месту в списке бестселлеров), и полиции пришлось перекрыть улицу. Гостей развлекали музыкой Анджани, Рон Секссмит и группа Barenaked Ladies, для которых имелась крошечная сцена. Сам Леонард не планировал петь, но Анджани во время своего выступления пригласила его присоединиться к ней и не желала слушать возражения. Спев с ней дуэтом «Never Got to Love You», Леонард сам спел «So Long, Marianne» и «Hey, That’s No Way to Say Goodbye». Публика пришла в восторг.

Как и книга Book of Longing, альбом Blue Alert, над которым Леонард и Анджани работали вместе, вышел в мае 2006 года. Как и Ten New Songs, этот диск был целиком плодом сотрудничества: Леонард написал тексты, а Анджани музыку. Но в отличие от Ten New Songs это не был альбом дуэта, это был альбом Анджани. На обложке была её фотография. Под её именем было гораздо более мелким шрифтом написано «Продюсер: Леонард Коэн»11591. Кажется, что этот мужчина, который так сильно любил женщин, который так часто писал песни о женщинах (или, как он часто заявлял, писал песни, чтобы привлечь к себе женщин), который верил, что женщины «живут в этом наэлектризованном пространстве, из которого, наверное, рождается поэзия, и, наверное, она — естественный язык для женщин» [10], - кажется, что он наконец достиг того, к чему постепенно шёл, начиная со своей дебютной пластинки, что он однажды уже получил на альбоме Дженнифер Уорнс Famous Blue Raincoat и к чему он решительно приближался на своих альбомах, записанных после возвращения из монастыря: поручить свои песни женскому голосу.

Леонард впервые сделал альбом, на котором его муза была ему не только возлюбленной, но и соавтором. То, что они записывали альбом Анджани, а не его собственный, видимо, подстегнуло его. Слова, ставшие заглавной песней альбома, Анджани нашла у Леонарда на столе — это было новое стихотворение, которое он написал для Book of Longing. Она спросила, можно ли ей попробовать написать к этому стихотворению музыку, и когда он дал согласие и затем одобрил то, что у неё получилось, она принялась за следующую песню. Она взяла старое стихотворение, «As the Mist Leaves No Scar» из книги The Spice-Box of Earth (когда эта книга вышла в свет, самой Анджани было два года), и положила его на музыку, не зная, что Фил Спектор уже сделал из него эту песню «True Love Leaves No Traces» на альбоме Death of a Ladies’ Man. Впрочем, песня Анджани, которую она назвала «The Mist», получилась совершенно другая и напоминала старую фолк-песню. Баллада «Never Got to Love You», нуарная история о любви, сожалениях и о том, что жизнь продолжается, была составлена из неиспользованных куплетов песни «Closing Time». Иногда Анджани находила в блокнотах Леонарда фрагменты, отдельные строчки, которые ей нравились, и тогда она просила: «Закончи эту песню». Песня «Thanks for the Dance» началась со слов из блокнота: «Thanks for the dance, I hear that we’re married, one-two-three, one-two-three, one» («Спасибо за танец, говорят — мы женаты, раз-два-три, раз-два-три, раз»). Анджани рассказывает: «Я сказала: «Допиши это; как бы я спела такую песню!» — а это всё равно что попросить Леонарда написать «Hallelujah» за пару недель. Но он с удовольствием взялся за дело, потому что чувствовал свободу: ему не надо было это петь, теперь он писал это для меня, и его собственные стандарты тут не действовали, так что ему было легко. Так же получилось с «No One After You». Было забавно, я сказала: «Хорошо, она почти готова, это уже почти хорошо», а потом — это был вечер, а наутро мне предстояла запись — я сказала: «У тебя есть один час, чтобы написать последнюю строчку». Он сказал: «Хорошо, дай мне шоколадку». И вот он грыз шоколадку, ходил взад-вперёд и наконец крикнул: «Я совершенно неоригинален!»11601 Я подумала: «Спасибо, ты всё-таки можешь писать под давлением».

Сама запись шла не так легко.

- Бывали неприятные моменты, — вспоминает Анджани. — Иногда я приходила в отчаяние, особенно в начале. Не поймите меня неправильно, он восхитительно вежлив, он щедр, он именно такой, каким кажется, но никто не идеален, и я тоже, и у каждого из нас есть очень чёткое представление о том, как нужно сделать. На альбоме Blue Alert я действительно начала обретать независимость. В 2004 году, когда мы делали песни для его альбома Dear Heather, у меня умер друг, и я очень горевала, и Леонард пришёл и сказал: «Вот, смотри, может быть, это поможет тебе почувствовать себя лучше», и это был текст «Nightingale» [песни, которая вошла и в Dear Heather, и в Blue Alert]. Но куплеты там шли в другом порядке. Песня начиналась: «Fare thee well, my nightingale» («Прощай, мой соловей»). Пока я читала текст, мне в голову пришла мелодия, и я сразу подумала: «Этот куплет должен быть здесь, а этот