Она когда-то читала, что привидения не обязательно селятся в каком-то определенном месте, они могут преследовать человека. Джози не была поклонницей паранормальных теорий, но в эту она верила. Она знала, что бывают воспоминания, от которых никогда не сможешь ни убежать, ни избавиться. Джози легла, и ее волосы рассыпались по молодой траве. — Тебе нравится, когда я прихожу? — прошептала она. — Или ты прогнал бы меня, если бы мог говорить?

Она не хотела слышать ответа. На самом деле она даже не хотела об этом думать. Поэтому она раскрыла глаза как можно шире и смотрела в небо, пока яркая синева не обожгла глаза.

Лейси стояла в мужском отделе магазина одежды, осторожно трогая рукой колючий твид, темно-синюю шерсть и рубчатый лен пиджаков. Она два часа ехала в Бостон, чтобы купить самую лучшую одежду, в которой Питер сможет пойти на суд. «Брукс Бразерс», «Хьюго Босс», «Кельвин Кляйн», «Эрменеджильдо Зегна». Эти костюмы сшили в Италии, во Франций, в Англии, в Калифорнии. Она посмотрела на ценник, шумно вздохнула и поняла, что ей все равно. Скорее всего она в последний раз покупает одежду своему сыну.

Лейси методично обходила отдел. Она выбрала трусы, сделанные из тончайшего египетского хлопка, упаковку белых маек от Ральфа Лорена, кашемировые носки. Она нашла брюки песочного цвета. Она отодвинула классическую светлую рубашку, потому Питеру всегда не нравилось, если воротник торчит из выреза свитера. Она выбрала темно-синий пиджак по совету Джордана. «Нам нужно одеть его, словно он идет на собеседование в университет», — сказал он.

Она вспомнила, как где-то в одиннадцать лет Питер возненавидел пуговицы. Казалось бы, нет ничего проще, чем обойтись без такого предмета, но большинство брюк застегивалось на пуговицу. Лейси помнила, как ей пришлось объездить все магазины, чтобы найти байковые пижамные брюки на резинке, которые можно было бы носить как повседневные. Не далее, как в прошлом году она видела в школе детей в пижамных брюках и подумала, значит ли это, что Питер стал диктовать моду или просто выпал из общего ритма.

Даже когда Лейси собрала все, что нужно, она продолжала ходить по магазину. Она провела рукой по радуге шелковых платков, которые таяли под ее пальцами, выбирая тот, который подошел бы к цвету глаз Питера. Она перебирала кожаные ремни — черные, коричневые, с заклепками, из крокодиловой кожи — и галстуки с узором в горошек, растительным или в полоску. Она выбрала банный халат, такой мягкий, что Лейси чуть не расплакалась, тапочки из овчины, плавки цвета вишни. Она выбирала товар, пока кипа одежды в ее руках не стала весом с ребенка.

— Давайте я вам помогу, — сказала продавщица, забирая часть покупок и перекладывая их на прилавок. Она начала складывать их одну за другой. — Мне знакомо это ощущение, — сказала она с сочувствующей улыбкой. — Когда мой сын уезжал, мне казалось, что я умру.

Лейси посмотрела на нее. Неужели она не единственная женщина, прошедшая через такой ужас? Неужели, пережив подобное, человек, как эта продавщица, может узнать в толпе таких же, как она, словно существует тайное общество матерей которым дети нанесли смертельные раны?

— Вам кажется, что это навсегда, — сказала женщина — но поверьте мне, когда он приедет на рождественские каникулы или на лето и съест всю еду в доме, вам захочется, чтобы учеба в колледже продолжалась круглый год.

Лицо Лейси застыло.

— Конечно, — сказала она. — Колледж.

— У меня девочка учится в Нью-гемпширском университете, а сын — в Рочестере, — сказала продавщица.

— В Гарвард. Мой сын едет в Гарвард.

Однажды они говорили об этом. Питеру больше нравился факультет информатики в Стафорте, и Лейси шутила, что выбросит проспекты из колледжей на запад от Миссисипи, потому что это слишком далеко.

Государственная тюрьма находится в шести милях на юг, в Конкорде.

— Гарвард, — повторила продавщица. — Он, должно быть, очень умный.

— Да, умный, — подтвердила Лейси и продолжала рассказывать о выдуманном поступлении Питера в колледж, пока ложь не приобрела сладкий вкус, пока она сама в это не поверила.

Как только часы показали три, Джози перевернулась на живот, широко раскинув руки, и прижалась лицом к земле. Казалось, она пытается удержаться за землю, что, по ее мнению, было не так далеко от правды. Она глубоко вдохнула — обычно она не чувствовала никаких запахов кроме травы и почвы, но время от времени, особенно после дождя, она улавливала легкий аромат дезодоранта и шампуня Мэтта, словно Мэтт все еще оставался собой сразу под поверхностью.

Она подобрала пакет, в котором был сандвич, пустую бутылку, сложила все это в рюкзак и направилась по извивающейся тропинке к воротам кладбища. Вход загораживала машина. Только дважды за все лето Джози видела, как подъезжали похоронные процессии, и от этого ей становилось немного дурно. Она зашагала быстрее, надеясь, что успеет уйти и будет уже автобусе, когда начнется служба, и тут поняла, что загораживающая ворота машина — не катафалк, и даже не черная. Это была та же машина, которая стояла возле их дома утром, а рядом, присев на капот и сложив руки на груди, стоял Патрик.

— Что вы здесь делаете? — спросила Джози.

— Я могу задать тебе тот же вопрос.

Она пожала плечами.

— Это свободная страна.

Джози ничего не имела против самого Патрика Дюшарма. Просто рядом с ним она нервничала по многим причинам. Она не могла взглянуть на него, не вспомнив о Том Дне. Но теперь ей некуда было деваться, потому что он стал любовником ее мамы (странно звучит), и в некотором смысле от этого было еще хуже. Влюбившись, мама пребывала на седьмом небе, в то время как Джози тайком ездит на кладбище, чтобы навестить своего парня.

Патрик выпрямился и сделал шаг в ее сторону.

— Твоя мама думает, что ты сейчас по горло занята в школе.

— Это она попросила вас следить за мной? — спросила Джози.

— Мне больше нравится слово «присмотреть», — поправил ее Патрик.

Джози фыркнула. Ей не хотелось показаться глупым подростком, но сдержаться она не могла. Сарказм служил ей силовым полем: как только она его выключит, он сможет заметить, насколько она близка к тому, чтобы расплакаться.

— Твоя мама не знает, что я здесь, — сказал Патрик. — Я хотел с тобой поговорить.

— Я опаздываю на автобус.

— Я отвезу тебя, куда скажешь, — раздраженно сказал он. — Знаешь, на работе я часто хочу повернуть время вспять, чтобы спасти жертву изнасилования до того, как это случится, чтобы оцепить дом прежде, чем туда влезет вор. Я понимаю, что чувствуешь, когда ни твои действия, ни слова не способны ничего исправить. Я знаю, что значит просыпаться среди ночи и бес прерывно прокручивать снова и снова одну и ту же сцену и воспоминания настолько яркие, что кажется, будто переживаешь это событие вновь и вновь. И я готов поспорить, что мы с тобой вспоминаем одно и то же.

Джози сглотнула. Ни разу во время доверительных разговоров с врачами, психиатрами и даже другими ребятами из школы никому так четко не удавалось описать ее чувства. Но она не могла позволить Патрику узнать об этом, не могла признаться в своей слабости, несмотря на то что он все равно поймет, что она чувствует.