В результате тщательной оценки всех этих соображений чаша весов обычно склонялась не в пользу немцев, и тем самым население, как правило, стремилось поддерживать партизан, когда существовала возможность разумного и свободного выбора[290]. Партизаны являлись меньшим злом. Этот выбор подкреплялся советской и партизанской пропагандой, стремившейся изображать режим патриотическим, реформированным, обретшим новые силы, и при этом косвенно давалось понять, что он перестал быть коммунистическим.

Такому выбору также способствовало упорное нежелание немцев апеллировать к населению путем предложения конкретной политической программы и обещаний на будущее. Вместе с тем ряда доводов, определявших выбор, оказывалось достаточно, чтобы небольшая часть населения принимала сторону немцев (и коллаборационистов) в борьбе с советскими силами и партизанами. Тем самым на партизанскую войну наслаивалась война гражданская.

В оккупированных регионах многие из тех же самых факторов, которые способствовали росту партизанского движения, – продолжение войны, усиливавшееся советское сопротивление и провал попыток немцев привлечь население на свою сторону – привели в течение 1942 года к существенным изменениям в тактике немцев, хотя и не затронули их целей и основных воззрений. Парадоксально, но направленность этих изменений была диаметрально противоположна: ряд мер осуществлялся с целью заручиться поддержкой населения; другие были призваны оказать помощь военной экономике и военным операциям Германии без всякого учета реакции коренного населения. Некоторые из этих мер были весьма болезненно восприняты населением, оказавшимся между немецким молотом и партизанской наковальней.

Из настроений, существовавших в среде крестьян на оккупированной территории, одним из наиболее сильных было всеобщее неприятие колхозной системы или, по меньшей мере, характерных для нее принуждения и экспроприации. Испытывающих подобные чувства людей постигло огромное разочарование, когда выяснилось, что немцы стремятся в той или иной форме сохранить систему, весьма похожую на колхозную. Верно, что там, где партизаны были сильны (то есть на севере и в центре, но не на юге), немцы были более склонны соглашаться на распределение имущества колхозов среди их членов. Иногда они даже использовали враждебное отношение к колхозам ради достижения своих целей. К началу 1942 года усиливавшееся давление партизан ставило под угрозу шаткий мир и сельскохозяйственное производство; в то же время в качестве средства повышения престижа Германии и стимуляции коренного населения к проведению предстоящего весеннего сева был разработан, рассмотрен и в конце концов принят план аграрной реформы. Ее проведение началось в феврале 1942 года, но проводилась она кое-как и по существу представляла собой лишь номинальный отказ немцев от колхозной системы. Предложенные реформой альтернативы были либо чисто теоретическими, либо столь сильно напоминали прежнюю систему, что существенно снижали ожидаемый эффект. Тем не менее сама реформа, в особенности за пределами Украины, оказывала положительное моральное воздействие на крестьян, а иногда и на их отношение к немцам.

Положительное влияние реформы на повышение популярности немцев среди населения было практически сведено на нет крупномасштабной программой использования принудительного труда, выполнение которой началось летом 1942 года. Принудительная отправка миллионов людей в Германию для работы в промышленности и сельском хозяйстве сопровождалась террором и насилием и наложила несмываемый отпечаток на сознание населения. Немцы показали себя с наихудшей стороны, у населения их действия стали ассоциироваться с разлучением семей и введением узаконенного рабства; каждый человек, подлежавший отправке на работу, еще сильнее озлоблялся против немцев, против сотрудничавших с ними полицаев из коренного населения и выполнявших их приказы чиновников местных администраций; партизаны получили значительное подкрепление, поскольку депортации многие предпочитали партизанские отряды; и советская, и партизанская пропаганда получили дополнительный материал для использования; а сельское хозяйство, промышленность и силы самообороны лишились людских ресурсов. Из всех предпринятых немцами мер эта программа во многом оказала самое непосредственное и крайне негативное воздействие на отношение населения, пожалуй даже более сильное, чем сама оккупация.

Третьим изменением в тактике немцев было то, что они стали привлекать сотрудничавших с ними представителей коренного населения не только для выполнения полицейских функций, но и для борьбы с партизанами и участия в военных операциях. В какой-то мере это стало ответом на усиление мощи партизан после того, как немцы поняли, что: 1) сами они не способны выделить необходимого количества сил для нанесения мощного удара по партизанам и 2) политически целесообразно предоставить коренному населению возможность и средства для выражения своего враждебного отношения к партизанам. Призыв на службу необходимого количества людей не вызывал особых затруднений, но моральные и интеллектуальные достоинства призывников зачастую были весьма низкими. Эффект от формирования подразделений коллаборационистов трудно оценить. С одной стороны, это способствовало возникновению более тесной связи между населением и немцами; с другой стороны, часто проявляемое коллаборационистами жестокое обращение и навешиваемый на них ярлык наемников приводили к отчуждению от них широких масс гражданского населения. Однако само создание воинских подразделений из коренного населения, пусть даже под командованием немцев и с рядом ограничений, в определенной мере указывало на отход немцев от их первоначальных взглядов, считавших славянина «недочеловеком». В отдельных случаях немецкое военное командование предоставляло вожакам коллаборационистов большую, чем прежде, автономию, до тех пор пока они четко выполняли общие указания и военные приказы оккупационных сил. Хотя подобный, чисто тактический отказ немцев от колонизации был важен в военном отношении и в определенной мере, по-видимому, способствовал усилению доброжелательного отношения населения, его психологический эффект можно оценить как менее значимый в сравнении с суммарным количеством вызванных им негативных последствий.