В зале надолго повисла тишина.

— Часто ли послеродовая депрессия развивается по такому сценарию? — спросила Мейв.

— Практически никогда. Это случай исключительный, единственный, как я уже упоминала, из пятисот или около того в моей практике. И, в отличие от других случаев, эта пациентка ведь страдала еще и сопутствующим психическим заболеванием, причем в тяжелой форме.

— Насколько тот случай похож на случай миссис Гудчайлд?

— Они не имеют друг с другом абсолютно ничего общего. И тот, кто пытается проводить подобные сравнения, заслуживает порицания за такую чудовищную подтасовку.

— Благодарю, доктор. У меня больше нет вопросов.

Следом была очередь Клариссы Чемберс. Она, в отличие от доктора, вовсю улыбалась мне со свидетельского места. Отвечая на лаконичные вопросы Мейв, она рассказала, как хорошо я «ладила» с Джеком, описала, как я горевала, когда закончился первый визит, и как неделю за неделей во время свиданий, длившихся всего час, мне удавалось налаживать все более дружеские и теплые отношения с малышом А затем Мейв задала ей почти такой же вопрос, что и доктору Родейл:

— Вы были единственным человеком, который присутствовал на этих свиданиях и наблюдал за общением миссис Гудчайлд и ее сына. Скажите, каково ваше профессиональное мнение: можно ли назвать миссис Гудчайлд заботливой матерью?

— Очень, очень заботливой матерью, которой я без колебаний доверила бы ребенка.

— Благодарю вас. Больше вопросов не имею.

И вновь Люсинда Ффорде применила свой любимый прием: «Я задам вам всего один вопрос». На сей раз вопрос был таким:

— По вашему опыту, неужели все остальные матери, лишенные родительских прав и приходящие на свидания с детьми в ваш центр, — неужели все они не изображают в вашем присутствии невероятное горе и скорбь?

— Конечно, изображают. Потому что…

— Вопросов больше нет.

— Мисс Доэрти?

— Миссис Чемберс, правда ли, что в последние шесть недель вы разрешали миссис Гудчайлд во время свиданий находиться с ребенком без надзора?

— Это совершенная правда.

— Почему вы сочли возможным это допустить?

— Потому что для меня уже было очевидно, что передо мной здоровый, нормальный человек, не представляющий для своего ребенка никакой опасности. Честно говоря, я поняла это с самого начала.

— Большое спасибо за пояснение, миссис Чемберс.

Слушание продолжалось. Место за трибуной заняла Джейн Сэнджей. Она показала, что является работником патронажной службы и многократно посещала меня после того, как нас с Джеком выписали из больницы. Она сообщила, что у нее ни разу не возникло сомнений в том, что я прекрасно справляюсь с обязанностями матери. Мейв задала вопрос:

— Однако все это происходило еще до того, как послеродовая депрессия развернулась в полную силу?

— Да, это верно, но в то время миссис Гудчайлд явно страдала от переутомления и послеоперационного стресса, не говоря уже о том, что она очень сильно беспокоилась о здоровье новорожденного сына. Переутомление было вызвано недостаточным количеством сна и тем, что никто не помогал ей по дому и с ребенком. И вот в таких-то обстоятельствах она просто замечательно справлялась со всеми обязанностями.

— Итак, в ее поведении вас ничто не насторожило, вам не показалось, что перед вами женщина, которая пренебрегает своими обязанностями матери или не может с ними справиться?

— Отнюдь не показалось.

— Вам известно, конечно, что однажды миссис Гудчайлд покормила ребенка грудью, приняв перед этим снотворное. По вашему мнению как специалиста, это исключительный случай? Как часто подобное случается?

— Совсем не редко. У нас в Уондзуорте такое случается раз по десять в год. Это типичная ошибка молодых матерей. Мать систематически недосыпает, сон нарушается, ей выписывают снотворное. Ее предупреждают: «Не кормите ребенка сразу, как примете таблетки». Среди ночи ребенок начинает плакать и будит ее. Спросонья мать не может сообразить, что к чему. Она кормит малыша. Но в этих случаях ребенок обычно просто спит подольше или на какое-то время становится немного вялым. А в случае с Салли… простите, с миссис Гудчайлд, этот инцидент не повлек за собой вообще никаких последствий для ребенка и ни в какой мере не повлиял на мое мнение о ней как о компетентной и заботливой матери.

— Больше вопросов не имею.

Настал черед Люсинды Ффорде.

— Скажите, мисс Сэнджей, разве инцидент со снотворным произошел не после того, как вы имели дело с миссис Гудчайлд?

— Это так. После того случая она была госпитализирована.

— Она была госпитализирована в психиатрическое отделение… и причиной госпитализации явился как раз инцидент со снотворным. Так откуда же вам знать, что это происшествие было обычной ошибкой, если вы при том не присутствовали?

— Дело в том, что мне приходилось неоднократно раньше наблюдать подобные случаи.

— Но вы не наблюдали этот конкретный эпизод.

— Зато я достаточно долго наблюдала миссис Гудчайлд…

— Но до инцидента, не так ли?

Пауза. Джейн загнали в угол, и она это понимала.

— Да, наверное, так.

— Что же касается вашего высказывания о том, что «ребенок просто спит подольше или становится немного вялым», то у меня имеется вырезка из шотландской газеты от 28 марта сего года — короткая заметка описывает смерть двухнедельного мальчика в больнице Глазго. Его покормила грудью мать после того, как приняла такое же снотворное. Больше нет вопросов.

— Мисс Доэрти, у вас есть еще вопросы к свидетелю?

— Да, Ваша честь. Мисс Сэнджей, вам когда-нибудь приходилось иметь дело с подобными случаями гибели детей?

— Никогда, хотя я понимаю, что такое возможно. Однако возможно только в том случае, если мать примет дозу снотворного, которая намного превышает рекомендованную дозировку. Интересно, кстати, не была ли та женщина в Шотландии наркоманкой, потому что именно наркоманки часто принимают намного более высокие дозы препарата. А если кормить ребенка, перед этим приняв повышенную дозу успокоительного… да. Подобная трагедия вполне вероятна.

В разговор вступил судья:

— Мне стало любопытно: не была ли та мать из Глазго наркоманкой? Мисс Ффорде?

Мисс Ффорде очень не хотелось отвечать.

— Да, Ваша честь, была.

После того как Джейн отпустили, наступил момент, которого я ждала со страхом и трепетом. Мейв Доэрти назвала мое имя. Я прошла по проходу между рядами, встала за свидетельскую стойку, принесла присягу. Взглянув в зал, я испытала то же чувство, которое пережила, когда единственный раз в жизни выступала на сцене в школьном спектакле: настоящий ужас от того, что все глаза устремлены на тебя. И от того, что сейчас зрителей было совсем мало, легче не становилось.