— Я просто даже выговорить это не могла, язык не поворачивался признаться…

— В чем?! Что ты почти двадцать лет мучаешь себя, страдаешь от комплекса вины, выросшего на пустом месте? Да скажи ты мне, и все вмиг бы разрешилось. Но нет, ты предпочла меня поберечь. Ты предпочла двадцать лет убивать себя этой несуществующей виной, и вот это-то мне как нож в сердце.

— Ты права.

— Да, права, я знаю. Конечно, может быть, я просто толстуха провинциалка…

— Ну и кто теперь начал упражняться в самоуничижении?

Она рассмеялась, но смешок был безрадостным. Потом вдруг вздохнула:

— Не знаю, как ты, а я всегда ненавидела свою фамилию. Гудчайлд[53]. Каково всю жизнь ее оправдывать? — Она с усилием оторвала себя от дивана. — Пойду-ка попробую поспать еще пару часиков.

— Хорошая идея.

Но я уснуть не смогла. Просто заняла место Сэнди на диване и таращилась на пустой камин без огня, пытаясь понять, почему за все это время я так и не смогла решиться поговорить с ней, сказать то, что обязана была сказать, почему я так избегала освобождения, к которому в то же время так стремилась. И почему каждый ребенок хочет быть молодцом и умницей — но почти никому не удается оправдать ожиданий окружающих, не говоря уж о своих собственных. Ближе к утру я все-таки задремала — меня разбудила Сэнди, которая держала в руке кружку кофе.

— Восемь утра, — сказала она. — Я — твой будильник.

Я выхлебала кофе. Быстро поплескалась в душе. Снова надела тот самый костюм. Постаралась немного исправить следы бессонницы с помощью тонального крема и румян. В девять пятнадцать мы уже входили в метро. День был чудесный, ясный, в солнечных бликах.

— Хорошо спали? — спросила Мейв, когда мы заняли свои места в зале суда.

— Неплохо.

— А как себя чувствует ваша сестра?

— Кажется, сегодня получше.

К нам подошел Найджел в сопровождении миссис Китинг. Роуз обняла меня.

— Не думали же вы, что я могу это пропустить, правда? — спросила она. — А что там за дама в последнем ряду?

— Это моя сестра.

— Проделала такой дальний путь из Америки сюда, чтобы поддержать вас? Какая умница. Я сяду рядышком с ней.

— Как наши незаявленные свидетели? — поинтересовалась Мейв.

— Должны подъехать после обеда, как вы просили, — ответила Роуз Китинг.

— Они знают, как найти суд? — беспокоилась Мейв.

— Мы обо всем позаботились. В перерыве Найджел встретит одну на вокзале Паддингтон, а я съезжу за другой на Викторию.

Появились Тони и Ко — его юристы покивали своим коллегам по другую сторону прохода, их клиент со своей половиной по-прежнему старались не встречаться с нами взглядами. Точно так же и я совершенно не стремилась смотреть в их сторону.

Секретарь суда, поднявшись, призвал нас последовать его примеру. Вошел судья Трейнор. Он сел, приветствовал нас лаконичным «Доброе утро» и объявил заседание открытым.

Наступила очередь Мейв представлять наше дело. И вот она вызвала первого свидетеля: доктора Родейл.

Она не улыбнулась мне, оказавшись за трибуной. Она, казалось, старательно игнорировала мое присутствие в зале — возможно, для того, чтобы придать больше веса своему свидетельству.

По просьбе Мейв доктор Родейл перечислила все свои медицинские регалии, упомянула о многолетней службе в больнице Св. Мартина, о двадцатилетнем опыте лечения женщин, страдающих послеродовой депрессией, и о том, что ею написано множество научных статей по этой теме. Затем она дала краткое описание этого заболевания с типичными для него перепадами эмоционального и физиологического состояния, рассказала о психологических срывах, когда коварная болезнь подчас вынуждает людей делать и говорить несвойственные им вещи — бросаться угрозами, пытаться покончить с собой, подолгу отказываться от пищи или мытья и так далее… и о том, что, за редкими исключениями, депрессия поддается медикаментозному лечению.

После такого экскурса она в деталях осветила мою историю болезни.

Когда она закончила, Мейв спросила:

— По вашему мнению, может ли миссис Гудчайлд полностью излечиться от болезни и способна ли она справиться с ролью матери?

Доктор Родейл, поглядев прямо на Тони, ответила:

— По моему мнению, она была полностью готова к этой роли уже к моменту выписки из больницы, около десяти месяцев назад.

— У меня больше нет вопросов, Ваша честь.

Люсинда Ффорде поднялась с места:

— Доктор Родейл, за двадцать пять лет вашей профессиональной деятельности скольких женщин вам пришлось лечить от постнатальной депрессии?

— Не менее пятисот.

— И многие ли из них угрожали убить своего ребенка?

Доктор Родейл этот вопрос очень не понравился.

— «Угрожали убить ребенка»?..

— Я именно это и имею в виду: когда кто-то грозится, что убьет своего ребенка.

— Что ж… дайте мне припомнить… Да, за всю мою практику я помню только три подобных официально зарегистрированных инцидента…

— Всего три инцидента, помимо данного, и это из пяти сотен случаев. Согласитесь, подобное случается весьма нечасто. А теперь позвольте мне спросить: из этих трех случаев… собственно, из четырех, если мы включим в список и миссис Гудчайлд, сколько женщин привели угрозу в исполнение и действительно убили или попытались убить своих детей?

Доктор Родейл обратилась к судье:

— Ваша честь, эта линия ведения опроса представляется мне…

— Доктор, вам следует ответить на вопрос.

Она повернулась к Люсинде Ффорде:

— Только одна из этих женщин привела свою угрозу в исполнение.

По губам Люсинды Ффорде скользнула торжествующая улыбка.

— Таким образом, если одна из четырех женщин действительно убила ребенка, мы можем легко подсчитать: вероятность того, что и миссис Гудчайлд могла расправиться с сыном, равнялась двадцати пяти процентам.

— Ваша честь…

Но прежде чем Мейв успела вмешаться, Люсинда Ффорде добавила:

— Больше вопросов не имею.

— Есть ли вопросы у стороны ответчика?

— Безусловно! — Голос Мейв дрожал от возмущения. — Доктор Родейл, опишите, пожалуйста, подробнее больную, убившую своего ребенка.

— Она страдала тяжелой шизофренией, вообще, это был один из самых тяжелых случаев послеродовой депрессии в моей практике. Мы были вынуждены поместить ее в психиатрическую клинику на принудительное лечение. Убийство произошло во время свидания с ребенком, когда смотрительница внезапно почувствовала себя плохо и вышла из комнаты, чтобы позвать на помощь. Она отсутствовала не более минуты и, вернувшись, обнаружила, что больная свернула ребенку шею.