Монима ждала несколько лет.

Наконец от Митридата прибыл гонец с письмом, в котором он сообщал ей, что служит в коннице понтийского царя и все время проводит в походах. Однако он не забыл данного слова. Монима написала ответное послание, в котором признавалась, что по-прежнему любит Митридата.

Один и тот же гонец долгое время доставлял Мониме послания Митридата и отвозил ее письма к нему. Иногда гонец привозил деньги к бурной радости Филопемена, который окончательно забросил свое ремесло и жил лишь этими щедрыми подачками.

В одном из писем Монима поинтересовалась у своего возлюбленного, что за человек царь Митридат, о воинственности которого ходит столько слухов? Еще о нем говорят, будто он убил мать и родного брата, не опасно ли служить такому царю?

В ответном письме Митридат удивил Мониму вопросом: «Что более пристало царю — проливать кровь или торговать мулами?» На нее вдруг снизошло озарение: ее обожаемый Митридат и царь Понта — одно лицо! После чего у Монимы впервые в жизни закружилась голова от сладкого пьянящего чувства всепоглощающей радости, словно весь мир сразу покрылся цветами. В этот миг Монима мысленно возблагодарила свою мать, обучившую ее чтению и письму и постоянно молившуюся Гере о даровании дочери знатного супруга. Богиня выполнила ее просьбу и послала Мониме в мужья не просто красивого и знатного мужа, но царя обширной державы!

Когда в Стратоникею прибыли посланцы Митридата, чтобы отвезти Мониму к будущему супругу, Филопемен от изумления и восторга совсем лишился рассудка. Он бегал по улицам города и без конца выкрикивал: «Я тесть понтийского царя! Я отныне богат, как Крез! Люди, я богаче всех вас!..»

На свадебном пиру Филопемен безобразно напился, и его под смех и рукоплескания гостей вывели из зала, когда он принялся отплясывать на столе довольно непристойный танец.

Мониме исполнилось двадцать девять лет, когда она стала наконец женой Митридата.

Первое время своего пребывания в Синопе Монима привыкала к великолепию царского дворца, к предупредительности слуг, к распорядку дня царствующих особ, к изысканным кушаньям и роскошным нарядам. Ко многому другому, что так сильно изменило ей жизнь. Монима была без ума от мужа, который поначалу любил ее так пылко, что она забывала обо всем на свете в его объятиях. Рожденного Монимой сына Митридат назвал в честь деда Фарнаком.

Потом Мониме стало известно, что у ее супруга имеется гарем, полный наложниц; имеются и другие жены. Но особенно Мониму возмутило то, что Митридат время от времени делит ложе с родными сестрами Нисой и Роксаной. Она узнала также, что обе имеют детей от родного брата.

На возмущение Монимы Митридат отреагировал спокойно.

— У моих предков Ахеменидов такое было в обычае, — сказал он. — Так поддерживается чистота царской крови. На том же настаивает священное учение магов.

Монима после близкого знакомства с сестрами Митридата выяснила, что Ниса не видит ничего дурного в кровосмесительном браке. Роксана, хоть и относится к этому отрицательно, но бессильна что либо изменить.

«Наш брат нам царь и господин!» — с горечью молвила Роксана.

Утро разгоралось; за дверями с массивными медными ручками в виде извивающихся змей слышались голоса служанок. Скоро они пожалуют к своей госпоже и сообщат, что все готово для утреннего омовения.

Раздраженно откинув тонкое одеяло, Монима встала с постели. Она взяла с низкого столика начищенный до зеркального блеска серебряный поднос и посмотрела на свое отражение. Она еще не стара, и формы ее нагого тела по-прежнему прекрасны. Не подурнела она и лицом, если не считать этих темных пятен под глазами — результат бессонной томительной ночи. Почему же Митридат все чаще стал проводить ночи не с ней, а с персиянкой Фейдимой или с этой армянкой Заремой?

* * *

Сегодня для Митридата был радостный день: в Синопу прибыл караван судов из Египта. Торговые связи между Понтом и Египтом существовали давно, но Митридат стремился сделать Египет также своим надежным союзником в противостоянии Риму.

Помыслы Митридата, желавшего изгнать римлян из Азии, разрушил египетский наварх Метрофан. Вот он спускается по дощатым сходням на каменную пристань. На нем одеяние воина: льняной хитон, широкий пояс, короткие сапоги с открытыми пальцами и красный плащ. За ним следуют слуги.

На пристани Метрофана встречает Митридат. На глазах у царской свиты царь и наварх обнимаются: они не виделись полтора года. Затем, после дружеских приветствий, оба направляются к приближенным Митридата, среди них также немало друзей Метрофана.

Сначала с Метрофаном здоровается рыжебородый Тирибаз, неизменный царский советник и сподвижник во всех начинаниях. Потом раздается приветствие от Изабата, предводителя огборного отряда «бессмертных», рядом с которым стоит Артасир, начальник царских телохранителей. Черноглазый Сузамитра, военачальник конницы, дружески хлопает Метрофана по плечу. Так же приветствует его и Фрада, военачальник колесниц.

За руку здоровается с Метрофаном Критобул, царский секретарь. Как всегда шутливо подмигивает египтянину толстяк Стефан, царский казначей. Тут же находятся братья Архелай и Неоптолем, предводители эллинских наемников. Здесь и Дорилай, военачальник фаланги. И плечистый Кратер, мастер по изготовлению осадных машин…

За исключением нескольких новых лиц, все люди из свиты Митридата были хорошо знакомы Метрофану. Это была не первая его поездка в Синопу, и его уже считали здесь своим.

— Признавайся, Метрофан, привез ли ты то, что обещал? — спрашивает Митридат у наварха и почти силой вырывает его из объятий Кратера. — Для лобзаний у тебя еще будет время, друг мой.

Вокруг звучит смех.

— Царь, я доставил тебе из Александрии двадцать опытных кормчих, троих мастеров-корабельщиков, семерых келевстов, пятерых проратов и полсотни матросов, готовых служить в твоем флоте, — повернувшись к Митридату, живо перечислил Метрофан. — Еще у меня на корабле есть два лоцмана, знающих Мраморное и Эгейское моря как свою ладонь, их я тоже оставлю у тебя, царь. И еще, — Метрофан хитро прищурил один глаз, — я привез тебе настоящего боевого слона!

Царская свита разразилась бурными радостными возгласами. А Митридат в знак благодарности так сдавил Метрофана в объятиях, что чуть не задушил его.

Для того чтобы выгрузить слона на берег, пришлось разобрать часть корабельного борта и построить более широкие прочные сходни с перилами. Огромное животное, следуя за своим погонщиком, медленно выбралось из корабельного чрева. Слон осторожно переставлял свои похожие на тумбы ноги и ощупывал длинным хоботом нагретые солнцем доски трапа. Сойдя на каменные плиты причала, ушастый гигант вдруг повалился на бок и остался лежать в таком положении.

Толпа синопцев, собравшиеся вокруг, с изумленным восторгом взирали на столь необычное зрелище. Живого слона здесь еще не видели. Если бы не царская стража, окружившая лежащего на боку слона, нашлось бы немало смельчаков, желающих дотронуться до диковинного зверя рукой или палкой.