— Царь, не гневайся на меня за искренний ответ, ибо мною движет желание предостеречь тебя от неверного шага, — ответил вельможа. — Я думаю, что римляне — самый опасный враг, и я бы не желал тебе, царь, встречаться с ними на поле сражения.

— Значит, ты полагаешь, Сатибарзан, что мое войско слабее римского? — нахмурился Митридат. — Так? Отвечай!

— Может, понтийское войско и не слабее римского, — проговорил Сатибарзан, немного осмелев, — только нашим полководцам далеко до римских, царь.

— Ты и меня считаешь плохим полководцем, Сатибарзан?

— О нет, царь! Такое и в голову мне не могло прийти. Но, мой царь, ты не сможешь поспеть всюду, значит, в каких-то делах будешь вынужден полагаться на худших военачальников, чем у римлян. А это рано или поздно приведет к поражению. Такое мое мнение, царь.

— Ты разумный человек, Сатибарзан, — похвалил дворецкого Митридат. — Я не разочаровался в тебе. Иди и скажи гостям, что я скоро выйду к ним.

Польщенный царской похвалой, Сатибарзан попятился к дверям, отвешивая поклон за поклоном.

Оставшись один, Митридат продолжил свои мысленные терзания. Довод Сатибарзана показался ему довольно убедительным. Действительно, можно собрать бесчисленное войско, а бездарные военачальники поведут это войско от поражения к поражению. Много ли у Митридата испытанных полководцев?

Перед мысленным взором царя проходили лица его военачальников одно за другим. Среди них не было ни одного, на кого бы он не мог положиться, каждый где-нибудь да отличился. Но ни один из них в своей жизни не сражался с римскими легионами. До сих пор врагами понтийцев были царьки и вожди соседних племен, мало чем отличающиеся по тактике и вооружению от основной массы понтийского войска. Римляне воюют не так, как азиатские народы, Митридату это известно. Среди его телохранителей есть и такие, кто сам сражался с римлянами, и их воспоминания произвели впечатление на Митридата. Правда, он не может доверить этим людям войско, поскольку опыт воина и опыт полководца — совершенно разные вещи.

Внезапно дверная занавесь колыхнулась и в комнате появился Мушег.

Митридат устремился к нему с порывом человека, у которого сейчас должна была решиться судьба.

— Говори же, Мушег! — нетерпеливо воскликнул Митридат.

— Родилась девочка, царь, — невозмутимо промолвил евнух.

— Как чувствует себя моя жена?

— Прекрасно, царь.

Заметив косой взгляд Митридата, полный не то недоверия, не то недовольства, Мушег почтительно добавил:

— У Заремы не было никаких затруднений при родах, ведь у нее такие широкие бедра. Она создана для того, чтобы рожать крепких детей, причем без особых мук.

Митридат, который готовился к тому, что провидение все же заставит его объявить войну Риму, был огорчен и раздосадован. А тут еще евнух восторгается прелестями его жены, как будто он сам принимал младенца!

— Тебе надлежит наблюдать за поведением моих жен, скопец, а не за шириной их бедер, — раздраженно сказал Митридат. — И у тебя нет права входить к роженице!

Мушег смиренно опустил голову, так что длинные черные волосы упали ему на грудь.

— Царь, меня не было там, где рожала твоя супруга, — промолвил он. — Это могут подтвердить служанки и повитуха. Я стоял за дверью и вошел к роженице, когда меня позвали взглянуть на ребенка. Я не стану скрывать, царь, что когда я вошел в спальню, служанки смывали кровь с лона твоей супруги. Однако я узрел все это лишь беглым взглядом, желая увидеть пол младенца, ведь на то была твоя воля. Поверь, во мне не было стремления…

— Убирайся! — рявкнул Митридат.

Царь предстал перед гостями — он не любил ужинать в одиночестве — веселый и изысканно любезный. Гостей было трое: философ эпикурейской школы Каллистрат, дальний родственник царя Феникс и Сократ, брат вифинского царя Никомеда. Узнав от Митридата, что у него родилась дочь, приглашенные наперебой стали выражать ему свои поздравления.

— Царь, как ты назовешь новорожденную? — спросил Феникс, самый молодой из гостей.

— Мою дочь будут звать Дрипетида, — сказал Митридат. — Я назову ее в честь своей бабки, которая была решительной женщиной и постоянно подстрекала моего деда царя Фарнака к войне с Римом.

Тем самым Митридат желал хоть отчасти успокоить снедавшее его жгучее разочарование. Так люди решительные и горячие о природы, не имея возможности двигаться к желанной цели в большом, стараются двигаться к ней хотя бы в малом.

— Красивое имя, — сказал Феникс.

— Звучное, как все персидские имена, — с улыбкой заметил философ Каллистрат.

— Греческие имена тоже не менее звучны, — промолвил Митридат. — К примеру, твое имя означает «прекрасный воин».

— Ну какой из меня воин, — засмеялся философ, — да еще прекрасный! Вот он и впрямь прекрасный воин!

Каллистрат указал на юного Феникса, внешность которого всегда притягивала к нему женские взгляды. Сам эпикуреец был довольно безобразен из-за своих зубов, торчавших изо рта вкривь и вкось, большого носа и непомерно вытянутого черепа с редкими светлыми волосами.

— Зато тебя интересно и полезно послушать, Каллистрат, а я только и умею, что скакать верхом и кидать дротики, — сказал Феникс с вежливостью и благородством воспитанного человека.

— А ты почему сегодня неразговорчив? — обратился к Сократу Митридат. — Излей мне свои печали. Но перед этим, друзья, давайте выпьем за мою дочь, родившуюся сегодня.

— Царь, я прошу твоего позволения покинуть Синопу, — сказал Сократ, осушив свою чашу. — Я только затем и пришел сюда.

— Что я слышу, друг мой? — удивился Митридат. — Тебе не нравится Синопа, этот благословенный город?

— Мне невыносимо бездействие, царь, — признался Сократ. — Я хочу попытаться с помощью галатов отнять трон у своего брата.

— А на мою поддержку ты больше не надеешься? Сократ промолчал.

— Я решил дать тебе войско, Сократ, — вдруг заявил Митридат. — Полагаю, пришла пора тебе стать вифинским царем. Благодари не меня, а мою новорожденную дочь, иначе я уже завтра поутру затеял бы гораздо большую войну, — с усмешкой добавил Митридат, заметив недоумевающий взгляд Сократа.

* * *

Мониму привел в опочивальню царя евнух Вакхид, приставленный именно к ней. Митридат небрежно махнул евнуху рукой, тот молча удалился.

Монима стояла посреди спальни на мягком ковре. Ее красивое лицо с точеным прямым носом и округлым подбородком было надменно-безразлично, большие с поволокой глаза, чуть прикрытые длинными ресницами, глядели куда-то мимо супруга, сидевшего в кресле в нескольких шагах от нее.

— Иди же ко мне, моя прелесть, — позвал супругу Митридат. — Ты сегодня божественно прекрасна!

Холодный взгляд Монимы скользнул по Митридату, на ее чувственных губах появилась и тут же пропала презрительная усмешка. Она не тронулась с места.