В этом городе, в этом Риме, в маленьком пансионе на виа дей Милле, что неподалеку от Термини, Полина и Павел провели когда-то целую неделю, такую короткую и такую счастливую для обоих. Жаль, только счастье длилось недолго.

Ах, какое платье надела Полина в последний вечер, когда они ужинали в небольшом ресторанчике на виа Венето! Волшебным рубином сверкало в бокалах вино, официанты скользили неслышными тенями, а сырный торт тирамису был так хорош, что Полина даже закапала платье.

«Кое-кто грязи найдет!» – смеясь, прокомментировал тогда Павел, и Полина смеялась так громко, что даже официанты искренне улыбались.

А вот теперь на глаза у Ремезова почему-то наворачивались слезы… и тянуло закурить, так тянуло, что молодой человек решил выйти на улицу – просто постоять, подышать, тем более что гроза и ливень уже закончились – лишь где-то в отдалении громыхали последние раскаты.

Осторожно, чтобы не разбудить спящих, Павел поднялся с лавки и на цыпочках, босиком направился к двустворчатой двери, чуть приоткрытой, пропускающей в устье дома свежий ночной воздух. За дверью вдруг промелькнул оранжевый свет факела – хозяйские слуги по-прежнему подавали знак заблудившимся путникам. Слуги… или слуга. О, нет! Неожиданный порыв ветра распахнул створку настолько, что стал отчетливо виден размахивающий пылающим факелом слуга… кудрявый крепыш… проводник Элиа!

Ремезов настороженно застыл – что делает здесь этот скользкий тип? Зачем ему факел? Что он – здешний слуга, исполняющий приказанье козопаса-хозяина?

Элиа размахивал факелом не беспорядочно, вовсе нет, в его движениях замечалась какая-то система – вверх-вниз, вправо-влево… затем опять – вверх-вниз…

Подает знак, это верно. Но – путникам ли? А, может быть, кому-то еще? Что он там рассказывал о местном бароне-разбойнике?

Павел хотел было осторожно вернуться на место и разобраться с проводником потом, уже при свете дня… Или все же лучше прямо сейчас схватить его с поличным? Засомневавшись, молодой человек споткнулся и едва не упал, сбросив на пол висевшую на стене сковороду.

– Черт рогатый! – выругался во сне Убой, в отличие от других, так и не проснувшийся.

Остальные постояльцы сонно щурились, кое-кто тоже выругался…

– До ветру ходил, – скрипнув дверью, зачем-то сообщил тут же вернувшийся Элиа. – Да все никак не мог затушить этот чертов факел. Махал им, махал…

Ремезов шмыгнул носом: может, и в самом деле тушил? Кому ему тут сигналить?

– Это не он тут гремел? – шепотом справился у Павла толмач. – Вот дьявол! Ты, господин, видел, как он пялился на Аньез?

Ремезов вновь растянулся на лавке:

– На кого пялился?

– Ну, на ту девушку, с братом.

Ага, вон оно что! Боярин быстро подавил усмешку: что касаемо юной девушки и бросаемых на нее взглядов, то тут, как говорится, чья бы корова мычала…

– Уговаривал их отправиться завтра с нами… нам ведь почти по пути. Да так и безопаснее, – продолжал шептать Марко.

Павел лениво зевнул:

– Уговорил?

– Угу! – радостно отозвался парень.

И чему он так радовался?

Рано утром, едва только забрезжило солнце, путники принялись собираться в путь. Наскоро перекусывали, молились, Ремезов даже умылся из принесенного слугою кувшина, чем вызвал неприкрытое удивление окружающих – до эпохи личной гигиены оставалось еще о-очень много времени.

– Присматривай за проводником, – улучив момент, шепнул толмачу Павел. – И нашим всем передай.

– Присматривать? – юноша хлопнул глазами. – А…

– Потому что не нравится он мне что-то. Все! Исполнять!

– Слушаюсь, господине.

Как только тронулись в путь, молодой заболотский боярин и глава секретной миссии с удовлетворением увидел, что его приказанье выполнено. Убой со своей дубиною пристроился сразу за проводником, за ним, рядом, шагал Вол Архипов с тяжелым посохом. Бабий любимец, лохматый и лопоухий Кондратий Жердь, словно бы ради забавы подбрасывал рукой увесистый камешек, идущий тут же Осип поигрывал кушаком таким образом, что мог в любой момент набросить его на шею Элиа. Даже Марко – и тот повесил на пояс кинжал, который обычно прятал под длинной одеждой паломника, то же самое сделал и Павел… и эти все приготовления отнюдь не укрылись от внимательного взгляда проводника.

– Вы что это так… словно бы на войну собрались!

– Так ты же сам говорил – разбойники.

– Ну-у-у… думаю, вряд ли они нападут – чего с нас брать-то? Вот были бы какие-нибудь купцы с товаром или с мошною – то другое дело.

Вообще-то, он был прав, если и нападать на паломников, так только с целью обращения в рабство с последующей скорейшей продажей, хотя сам Ремезов на месте разбойников не стал бы иметь дело с полдюжиной выносливых молодых мужиков, к тому же – вооруженных, да еще в горах. Тут очень даже не ясно – как еще все сложится, даже если внезапно напасть, хотя б во-он из-за той скалы.

Брат с сестрой, Марцелин и Аньез, тоже шагали вместе с пилигримами, видать, проводник таки уговорил. Вернее сказать, шагал один Марцелин, девушке же с большим удовольствием уступил своего ослика Марко. И сам шел рядом – типа вел под уздцы осла. Улыбался, говорил о чем-то…

Повернув голову, Павел прислушался:

– Я в смехе радостном твоем услышу птичье пенье…

Ремезов все же достаточно навострился в латыни, чтобы вполне грамотно про себя перевести.

– Возьми же эту розу, она – цветок любви, ее волшебный красотой навеки я сражен…

Стихи читал юноша! Что и говорить – времени зря не терял, а, выражаясь стилем юных биндюжников и старой питерской гопоты – «яростно клеил девку»… А вообще-то, похоже, что и не клеил, похоже, что влюбился! Ишь, как смотрел-то, какими глазищами. И, надо сказать, юная красавица относилась к ухаживаниям толмача вполне благосклонно, лишь шедший впереди братец ее, Марцелин, время от времени оглядываясь, хмурил брови. Если разобраться – чего хмуришь-то, деревенщина? Кто ты со своей смазливой сестренкой, и кто Марко – гридь, верный самого князя Смоленского человеце!

Нет, ну все-таки до чего же премиленькая девчонка. Икоса посматривая на проводника, Ремезов, подогнав осла, придвинулся к молодым людям ближе.

Закончив читать стихи, Марко и Аньез принялись весело болтать о всей той чепухе, о чем обычно говорят пока еще стесняющиеся друг друга подростки лет шестнадцати – двадцати. О том, где кто что видел, что слышал, о стихах да песнях, ну и обо всем таком прочем.

– Мы совсем недолго с вами будем, – призналась вдруг девушка. – Жаль. Ты такой добрый, Марко.

– Да ну.

– Нет, в самом деле, добрый.

– И ты. Ты красивая, как день!

– Как день… – девушка на миг потупила очи. – Знаешь, я рада, что тебя встретила, очень рада. Может быть, мы еще… Мы в Монте-Кассино живем, здесь скоро будет развилка…