Перевал миновали к полудню – здесь, в горах, зной вовсе не чувствовался, а вот в низине-то даже сейчас, в конце сентября, было еще жарко. Жарко – на русский манер, градусов двадцать семь – двадцать восемь, для италийцев же – очень даже комфортно, самая жара стоит у них с мая по сентябрь, вот тогда уж действительно жарко – плюс тридцать пять – сорок.

Спустившись еще ниже, путешественники узрели слева от дороги довольно живописную полянку, зеленую, покрытую бьющим в глаза разноцветьем в обрамлении каштанов и пиний. Рядом журчал родник, бежала по каменному желобку водица, вкусная и на удивленье прохладная, так, что ломило зубы.

Ах, как ворковали Марко и Аньез! Они даже уединились, почти, этак расположились на травке в отдалении ото всех, правда, наглый Кондратий Жердь, собака, нарушил идиллию. Да еще Марцелин подошел, сказал что-то. И Осип, а за ним – и Вол – туда же! Ишь как манила молодых мужиков красивая юная девушка, словно магнитом притягивала. Марко, кстати, морщился… и явно не от боли.

– Вы можете остановиться на каком-нибудь постоялом дворе в Трастевере, – сразу сменила тему Аньез. – Там их много, и недорогих, я расскажу, как добраться.

Трастевере… Павел мечтательно улыбнулся, вспомнив их римский – с Полиной – вояж. Трастевере – «За Тибром», – а по-русски говоря – Заречье. Уютный средневековый квартальчик с узкими улочками и рынком, церковь Святой Марии, напротив – через Тибр и остров Тиберина – театр Марцелла и один славный такой кабачок…

– Ладно, – все же решившись на эксперимент, Ремезов подошел к парочке ближе.

Момент выпал удобный – все подозреваемые собрались кружком, что-то говорили, смеялись, шутили, лишь один Убой службу нес – в отдалении от всех бдительно за округой присматривал. Страж надежный, чего уж там, правда, выглядит страхолюдно, ну, да с лица воду не пить. Да и не нужен он здесь, в эксперименте, и так ясно, чей человек. Что же касается остальных троих воинов…

– Хороший у тебя голосок, милая Аньез, как ручеек, звонкий, – Павел начал издалека, но вполне настойчиво. – А веселых песен ты, случайно, не знаешь?

– Знаю, отчего же нет?

– Так и спела бы, краса! Народ бы порадовала.

– Спеть… – девчонка задумчиво опустила ресницы, пушистые, черные.

Затем решительно тряхнула головой, дернула себя за выбившийся из-под легкой шапки локон, улыбнулась задорно:

– А и спою! Только… что вам спеть-то? О любви?

– О, нет, нет, – замахал руками заболотский боярин. – Нам бы что-нибудь такое… веселое.

– Как скажете… – Аньез прищурилась, щелкнула пальцами, набивая мотив. – Только вы в ладоши хлопайте… вот так…

Повеселевшие парни обрадованно захлопали в ладоши, даже Марко думать забыл о своей ревности.

– Это древняя песня, но веселая… слушайте:

принялась весело напивать Аньез.

Похоже, песня и впрямь оказалась древней, но девушка исполняла ее вовсе не на чистой латыни, а на том языке, что был в ходу в Риме в нынешние смутные времена.

Марко не выдержал, расхохотался первым, за ним упал от смеха в траву Марцелин. А больше вроде бы и некому было смеяться – кто б понимал? Кто? В чьих глазах мерцал тайно сдерживаемый хохот, чьи губы кривила улыбка? Павел внимательно посматривал на своих воинов. Вол? Гм… нет, вряд ли. Осип? А этот явно весел – с чего бы? А уж Кондратий Жердь – так тот вообще повалился в траву рядом с хохочущим братцем исполнительницы. Значит, двое – Кондратий и Осип… Эй, эй – и Вол туда же! Тоже захохотал!

А вот и спросить! Прямо сейчас, без всяких уверток!

– Вы что смеетесь-то? Слова понимаете?

– Нет, господине, не понимаем. Да ведь видно, что песня дюже веселая!

Видно им, надо же. Ремезов хмыкнул в кулак и разочарованно отошел прочь, к Убою, уже подававшему какие-то знаки.

– Люди, господин! Вон там, внизу. Нам навстречу идут.

– Эй! – выхватив кинжал, громко скомандовал Павел. – Живо всем укрыться, приготовиться.

Снизу, из зарослей густых олеандров, показались путники – молодые мужчины, числом около дюжины, одетые, как паломники, с посохами, многие – в накинутых, несмотря на жару, капюшонах. Паломники… Павел присмотрелся внимательней: показалось, будто у одного – да нет, не у одного, у многих – спрятаны под плащами короткие мечи и дубинки. Так и есть, да – вовсе не показалось, однако ж нельзя было б сказать, что паломники (или кто там они были) вели себя подозрительно – отнюдь! Шли себе, как шли, даже напевали какой-то гнусавый псалом, по сторонам не особо таращились, так, в меру. Лишь один свернул к роднику, наполнил баклажку, не заметив скрывавшихся рядом, в магнолиях, людей. Да и не присматривался, честно сказать, лишь, склоняясь, сполоснул лицо – приятное и довольно юное – да бросился бежать, догонять своих сотоварищей, уже скрывавшихся за красной отвесной скалою.

– Отбой! – выждав еще немного, скомандовал Ремезов.

Таившийся рядом Убой согласно тряхнул головою:

– Мыслю, боярин, – эти не по нашу душу явилися.

– Да, пронесло, похоже. Ну что же – в путь!

Тропинка, дотоле широкая, через пару десятков шагов вдруг резко сузилась, зажатая скалами так, что едва протиснуться одному. Марко и Аньез спешились, взяли осликов под уздцы.

– Там, за скалами, уже и долина, – обернувшись, широко улыбнулся Марцелин.

Озабоченное лицо Павла тоже озарилось улыбкой – судя по всему, их долгое путешествие уже подходило к концу. Скоро Рим, а уж там… там начнутся совершенно иные заботы, наверняка куда более трудные. А сейчас, сейчас уже можно было расслабиться, ведь впереди, за во-он теми скалами – долина, уже и до Вечного города – рукой подать.

Идущий впереди Осип Красный Кушак скрылся за скалами… откуда тотчас же послышался его крик.

– Что?! – выхватив из ножен трофейный меч, Ремезов прибавил шагу, чувствуя, как бросились за ним следом Убой, Вол, Кондратий…

Марцелин тоже уже был за скалою, лишь Марко с Аньез чуть замешкались позади… впереди же…

Впереди же дорогу перекрывал отряд воинов!

Павел уперся в них, как только выбежал на расширившуюся тропу, едва ль не сбив с ног застывших в замешательстве парней. Их можно было понять – воинов оказалось слишком много, никак не менее трех десятков: всадники в разноцветных накидках поверх матово отливавших кольчуг и выстроившиеся поперек тропы пехотинцы с копьями и длинными голубыми щитами, на каждом из которых сияла нарисованная золотом чаша.

– Сзади! – обернувшись, выкрикнул подошедший толмач. – Смотрите-ка!