он казался им удобным орудием для борьбы с царем Василием. Когда они увидали, что это орудие стало непригодно, они легко его бросили и обратились в польский лагерь за Владиславом[165].

Рядом с дворцовой знатью в Тушине был очень заметен и влиятелен кружок совсем не родовитых людей, увлеченных на службу Вору личным честолюбием или случайными невзгодами и опасностью гонений и опалы в Москве. Виднее прочих в этом кружке известный Михалка Молчанов, который еще при Борисе (1604–1605) заслужил от знавших его кличку «государева изменника», был затем в числе убийц семьи Годунова, находился при Самозванце в почете и близости, после же его смерти был бит кнутом, бежал в Польшу, оттуда, кажется, снова пробрался в Москву, а в марте 1609 года прибыл уже в лагерь Сапеги, отдаваясь на милость Вора. Молчанов был одним из самых типичных авантюристов изучаемой эпохи: личная история его начинается еще с «угличского дела» 1591 года, в котором ему довелось играть маленькую роль пристава, и связана с рядом дальнейших политических катастроф и интриг. В том же роде были тушинские дьяки Ив. Грамотин, «попович» Васька Юрьев и другие подобные, а рядом с ними знаменитый Федька Андронов, торговый мужик, кожевник, который в дневнике Я. П. Сапеги уже в начале 1609 года называется в числе «думных бояр» (т. е. думных дворян) Вора. Вся эта компания «самых худых людей, торговых мужиков, молодых детишек боярских» при нормальном ходе дел в государстве оставалась бы в полной безвестности, не имея возможности даже мечтать о влиянии на дела и правительство. Но в Тушине она была в исключительных условиях. Родовитые слуги Вора бывали обыкновенно на воеводствах в городах и войсках; по актам видно, что очень немногие из них жили при самом Воре, во главе его центральной администрации. Именно потому эта администрация оставалась по преимуществу в руках незнатных дьяков, и они приобретали важное значение в Тушине, так как составляли в нем правящий делами кружок. Можно думать, что в дни распадения Тушинского стана этот кружок целиком завязал сношения с Сигизмундом. По крайней мере, в летописи и в ряде грамот члены этого кружка поименовываются в одной и той же привычной последовательности[166]. Одни и те же лица сперва, «не попомня Бога», бьют челом королю, чтобы он дал на Московское царство своего сына, затем получают от короля грамоты на земли, наконец, от короля же получают грамоты на должности в Московском государстве и лично появляются в Москве, чтобы ею править[167].

Вступая в сношение с Тушинским станом, Сигизмунд имел в виду не одно польско-литовское войска Вора, но и московских людей, служивших Вору. Королевская инструкция, данная комиссарам, посланным в Тушино, предписывала им склонять тушинского патриарха и прочих русских тушинцев отдаться под власть короля. Король обещал московским людям сохранение всех их прав и новые льготы и пожалования. Комиссары завязали сношения с Филаретом и тушинскими боярами и передали им обещание короля. По рассказам комиссаров, русские люди с живейшей радостью приняли милости Сигизмунда и желали его власти. Но подлинный текст того ответа, который был дан королевским комиссарам от Филарета и бояр, гласит не то: русские люди, благодаря короля за милостивое к ним обращение, представляли ему, однако, что при всем желании видеть на Московском государстве его величество с его потомством они не могут решить столь важного дела без совета всей земли. Прося не поставить им во зло, что они «такое великое дело скоро не постановили», Филарет с прочими тушинцами, в сущности, уклонились от изъявления подданства Сигизмунду. Но они не затруднились скоро решиться на другой, не меньшей важности политический шаг. Когда Вор убежал из Тушина, русские люди немедля укрепились договором, «вошли в конфедерацию» между собой и с польским войском в том, что им не отъезжать «к Василию Шуйскому и Михаиле Скопину», а также Шуйских и «из них бояр московских никого» на государство не хотеть. А затем они завели переговоры с Сигизмундом о том, чтобы он пожаловал на Московское государство своего сына. От русских тушинцев было отправлено к Сигизмунду посольство, которое прибыло в королевский стан под Смоленском в середине января 1610 года и договорилось там об условиях, на которых мог бы Владислав занять русский престол. Воспользовавшись старой мыслью о династической унии Москвы с Речью Посполитой под властью Владислава – мыслью, которая высказывалась московскими княжатами еще при первом Самозванце, – русские тушинцы постарались найти для этой унии наиболее подходящую форму. В так называемом договоре 4 февраля 1610 года ими была предложена первая редакция политического трактата, имевшего целью соединение двух доселе враждебных государств[168].

Этот договор 4 (14) февраля создался таким образом. Русские послы, приехавшие от тушинского населения к королю, именно М. Г. Салтыков с сыном Иваном, князья Юрий Хворостинин и Василий Масальский, Лев Плещеев, дьяки и дворяне, представились королю 21 (31) января. Прося королевича на Московское государство, оба Салтыкова в своих речах и в грамоте, которую они читали от всего русского народа, их пославшего, представляли королю о необходимости сохранить в целости православие и стародавний московский порядок. Старший Салтыков «с плачем» повторял просьбу о нерушимом сохранении православной веры, а сын его выражал надежду на то, что король не только обеспечит, но и увеличит «права и вольности» московского народа. Таким образом, с самого начала переговоров русские люди указывали королю, как на основание предлагаемой унии, на неприкосновенность религии и государственного строя. М. Салтыков просил короля как можно скорее назначить сенаторов для того, чтобы обсудить условия унии; действительно, в течение двух недель обсуждение было кончено, и король 4 (14) февраля мог уже дать свой «отказ», то есть ответ на статьи об унии, предложенные ему русскими послами. Только этот королевский ответ и известен нам, так как подлинные статьи тушинских послов не сохранились. Свой же «отказ» или, по московскому выражению, «лист статейный» король распространил немедля не только в Речи Посполитой, но и в Московском государстве: он его даже в Москву «за своею рукой и за печатью к боярам прислал». Судя по королевскому ответу, основанием для унии принято было сохранение полной автономии Московского государства и тесный военный союз Москвы и Речи Посполитой. В определении тех основных черт московского общественного и политического порядка, которые король и королевич должны были блюсти и охранять, в договоре допущены были многие любопытные особенности. Они настолько характеризуют людей и положение, что на них надлежит несколько остановиться[169].

Прежде всего надо заметить, что договор отличается вообще национально-консервативным направлением. Он стремится