— Милая моя, что с тобой? — лепетал жених с едва наметившимися усиками; он выглядел испуганным ребенком: — Опомнись, солнышко…

«Солнышко» его не слышало — хрупкие пальчики с аккуратненькими ноготками все сильнее впивались в выгнувшуюся шею.

Никто не заметил в общей суете, как «разведчик» сунул в рот два пальца и издал резкий протяжный свист. Тотчас лестница задрожала от топота десятков ног, и, срывая двери с петель, в зал ворвалась разношерстная толпа.

— Десятый, — отметил на ходу бритый вожак. — Вперед, ребята!

— Стойте, да что вы делаете? — вскричал ломким и не по-мужски высоким голосом жениха, когда толпа окружила невесту.

В воздухе замелькали багры и ломики — патроны берегли для менее удобных случаев.

— Ты что-то вякнул, недоносок? — развернулся в его сторону бритый вожак. — Сгинь, слякоть!

Глаза его налились кровью, на обхвативших ружье руках вздулись синеватые шнуры вен. Что-то звериное, дикое проглядывало в его облике, и юный жених, почти подросток, замер под его взглядом от неожиданного страха — до сих пор жизнь не ставила его перед необходимостью бороться. Заметив его испуг, вожак оскалился, но тут раздался женский крик. Нет, его испустила не невеста (хотя описание симптомов заболевания упорно забывало отметить данный факт, никто не слышал голоса констрикторов: они молча убивали и молча умирали сами), скорее всего, вскрикнул кто-то из гостей, но так или иначе, а жених вздрогнул, сжал губы в ниточку и с несвойственной для себя дерзостью уставился на вожака.

— Вы не сделаете этого! — заявил он, подергивая плечами.

— Что? — поразился бритый заводила. — Мне послышалось или как?

Глаза жениха-мальчишки расширились, сердце сжалось от ужаса, но рот его вновь открылся.

— Вы не имеете права ее трогать, она больной человек! — восхищаясь собственной смелостью и одновременно пугаясь ее, выпалил он.

Вожак взмахом руки подозвал из толпы здоровенного амбала, перед которым пасовали даже его собственные, отнюдь не хилые мускулы. К этим выдающимся мускулам прилагалась туповатая рожа со свиными глазками и выпяченной челюстью.

— А? — спросил качок.

— Вмажь ему, — бросил вожак, показывая в оскале зубы жениху.

Первый же удар смел мальчишку под стол.

— Бей зомби! — потрясая в воздухе кулаками, выскочил из толпы взлохмаченный человек, годящийся бритым в отцы.

— Бей!

— Дави суку!

— Так им!

Оглушенные этими воплями, жених-мальчишка закрыл уши и попробовал привстать. В голове невыносимо шумело, по лицу текло что-то липкое… Неожиданно вспыхнувшая в висках боль заставила его вскрикнуть и застонать, привлекая к себе внимание стоящего рядом врага.

Бритый вожак наклонился, снова выпрямился и, прицелившись, двинул жениха в нос носком тяжелого, подкованного железом ботинка.

— Кончайте, ребята, — распорядился он, и толпа схлынула, оставляя на месте избиения бесформенный комок, в котором сложно было узнать женское тело. — Уходим.

Зал опустел быстро, лишь одна живая душа — да и та еле держащаяся в теле — осталась здесь. Жених вытер рукавом стального цвета текущую из разбитого носа кровь, всхлипнул, пополз на четвереньках (боль мешала ему подняться на ноги) и вдруг с воем встал на колени перед истерзанными останками подруги.

— Милая, что с тобой сделали…

* * *

…А по всем телеканалам транслировали пресс-конференцию, и экран то и дело заполняло мужественное лицо с удивительно холодным взглядом. И пусть передача не передавала излучаемую Хортом подчиняющую других энергию, но зато в его распоряжении оставались знания и слова, и ими он пользовался вовсю.

— Вопрос к полковнику, — приподнялся с места бородатый журналист. Кроме Хорта, за длинным столом, уставленным через каждые полметра графинами с водой, восседал еще и министр здравоохранения, но он играл роль скорее декоративную: вопросов ему почти не задавали, да и те, что ему адресовались, носили в основном характер чисто медицинский, типа «Как распознать больного констрикторизмом?» или «Известны ли пути заражения?».

— Так вот что я хотел спросить. Всем известно, что констрикторизм — это болезнь. Значит, вы требуете истребления или — будем называть вещи своими именами — убийства больных людей. А как же быть с таким понятием, как «гуманизм»?

Глаза полковника на миг оживились. Это был вопрос, к которому он приготовился заранее. Ему уже приходилось отвечать на него президенту и другим людям калибром помельче, о встречах с которыми можно и не упоминать, и Хорт знал, что окажется на высоте. В конце концов, гуманизм тоже приедается, считал он, и человеческая натура начинает требовать свое…

— Наши законы слишком часто проявляют гуманизм не к месту и не в меру.

Эти и подобные слова полковник не раз слышал то в транспорте, то просто на улице, но его целью было не блеснуть оригинальностью. Хорт предпочитал руководствоваться принципом: «Если хочешь, чтобы тебя поняли, — говори на языке слушателя, если хочешь, чтобы и он захотел тебя понять, — говори о том, что он считает своим открытием».

— Да и можно ли назвать гуманизмом то, например, что маньяка-убийцу, на чьей совести не одна человеческая жизнь, не расстреливают, а признают невменяемым и помещают в комфортабельные больничные условия, где он жиреет за ваш счет, а однажды, если врачу примерещилось улучшение, выходит на свободу, чтобы снова начать убивать?

Этот пример тоже был не новым, но Хорт не собирался открывать Америку. Наоборот, он верил: чем избитее, примитивнее будут его аргументы, чем большему количеству людей могут они прийти в голову и без его помощи, значит, тем больше сторонников найдет он, тем больше у него шансов на успех.

— Получается, к нему у нас отношение гуманное. А к его жертвам? Смогли бы вы простить ему, если бы пострадала ваша жена или дочь? Нет? Так почему же вы равнодушны к чужим женам и дочерям? Лично я предпочитаю в первую очередь думать об их безопасности, а не жалеть убийц. Время требует от нас выбора: эпидемия ширится, а констрикторы убивают. Убивают вдвойне: тем, что душат тех, кто окажется рядом, и тем, что заражают всех вокруг себя, плодя все новых и новых убийц. К тому же они и так обречены, их болезнь заканчивается смертью. Я предлагаю всего лишь ускорить естественный ход событий, помочь им уйти в мир иной прежде, чем они натворят новых бед. Спасать нужно тех, кого можно спасти. Такой ответ вас удовлетворит?

— Вопрос к министру здравоохранения. Правда ли, что лекарство против констрикторизма еще не найдено?

Министр отвечал мягким, едва ли не воркующим голосом, но почему-то используемые им стандартные формулировки (но стандартные — для совсем других кругов) производили на зрительскую аудиторию не лучшее впечатление.

— В данный момент нам выделено около миллиона государственной дотации. К исследованиям привлечены лучшие специалисты, в том числе и зарубежные. И я должен отметить, что эпидемию в настоящий момент удалось локализовать в пределах одной области…