снова, видимо, подваливал к сорока, — стыли, словно бы стягиваемые льдистой тончайшей пленкой, подглазья.

Толпа вдруг шевельнулась, заворочалась и будто сама собой раздалась в стороны, к калитке через нее, один за другим, уверенно и молчаливо пробирались трое парней. Они дотолкались до калитки и остановились, окружив того высокого в синтетической куртке, и, не обращая на него никакого внимания, будто он стоял здесь так же, как и остальные, принялись переговариваться друг с другом и весело-развязно улыбались при этом.

Сейчас полезут, подумалось Евлампьеву. Толпа придавила его к забору совсем вплотную, сзади напирал сто сорок четвертый… Уже совсем рядом, еще пять, десять минут… лишь бы хватило елок. Да должно хватить, должно, купит наконец нынче… Хорошо бы вот пушистенькую… ну, в обшем, чтоб глаз отдыхал… так Ксюша рада будет…

Калитка дернулась с визгом, открылась, из нее высунулся комель елки, вылезли нижние ветки, а уж следом за ними выпихнулся наружу держаший эту елку мужчина и, взметнув ее над головой, стал продираться через толпу. Воротник пальто у него вздыбился, шарф вытащился из-под воротника и торчал одним концом в сторону.

— Еще пятеро, давайте! — небрежно-разрешающе крикнул изнутри голос, Евлампьеву показалось — того самого, усатого, в долгополом сторожевом тулупе.

И разом все вокруг пришло в движение: еще сильнее, еще крепче надавили сзади, те трое парней, увидел Евлампьев, оттесняя очередь, полезли вперед, а высокий, в куртке, загораживал им проход, кричал с яростью: «Куда?! Фиг! Что, сильный? Я тебе дам сильного!» — и теперь парни не молчали, а орали во весь голос и матерились, и тот, что шел тогда через толпу первым, с костистым снисходительно-жестким лицом, вдруг быстрым короткнм ударом хлестнул высокому в лицо — раз и другой.

Очередь впереди двинулась. Евлампьеву, чтобы сделать шаг, нужно было оттиснуть себя от забора, образовать хотя бы самое малое пространство между собой и ним, и он изо всей силы отжался от него плечом, сзади бешено напирал сто сорок четвертый, и Евлампьева вдруг выдавило из очереди, развернуло и отнесло в самую середину колышущейся толпы. Это произошле вмнг, в секунду какую-то, так быстро, что он даже не сумел осознать, что происходит.

— Эй, эй! — попытался он раздвинуть сомкнувшиеся перед ним спины. но бесполезно, не было у него на это силы.

В проеме калитки появился. в черном полушубке, перетянутом ремнями, милиционер.

— А ну! — гаркнул он. — Ну-ка все! Очистить здесь!

Толпа в ответ оживленно, с удовольствием, явно радуясь инциденту, загомонила, зашелестела смешками, сзади с уханьем навалились, нажали, Евлампьев почувствовал, как его потащило вперед, милиционер, парень в куртке, те трое — все очутились за калиткой, внутри базара. и Евлампьева тоже внесло внутрь.

— Дави! Бери приступом! Даешь зеленую! — с азартом ухали за спнной.

— А ну! — приходя в себя, враз как охрипнув, вновь заорал милиционер, сорвал с кого-то шапку и швырнул ее поверх голов за толпу. — А ну! — сорвал он еще одну, и, только Евлампьев подумал: «Неужели и с меня?» — голову ему оплеснуло студеным звенящим воздухом.

— Да вы что!..— не веря еще до конца, что это случилось с ним, воскликнул Евлампьев. — Да вы что делаете?!

— А ну, ни-чего-о! — с угрозою прохрипел милиционер, обходя Евлампьева, и, выставив вперед руки, навалился на толпу: — А ну, разойдись! Разойдись, говорю! Наряд сейчас вызову!..

Евлампьев, как и остальные, с кого он сорвал шапки, хотя они и находились внутри забора, его больше не интересовали. Сами выбегут назад как миленькие. Не походишь без шапки в сорок-то градусов!..

Евлампьев подождал, пока милиционер выдавит всю толпу наружу. протиснулся вслед за ним, толпа на глазах разваливалась, рассыпалась, и он свободно прошел к своей шапке, черно лежавшей на утоптанном, сбитом в твердь сотнями ног синеватом, в ртутном свете фонарей снегу.

— Гляди! Старый черт, а туда же — нахрапом без очереди! — услышал он разгневанный женский голос, надевая успевшую остыть, сделаться как ледяная шапку.

Он пошел обратно к калитке. Толпы совсем не осталось, калитка закрылась, и возле нее, расставив ноги, сунув руки в карманы, стоял милиционер. Сто сорок четвертого, того мужчины, своим напором вытолкнувшего его из очереди, не было, и тех, кто стоял впереди, и тех, кто стоял близко сзади, тоже не было, все они в этой свалке попали, видимо, внутрь.

— Какой у вас, простите, номер? — спросил Евлампьев стоявшего у калитки первым.

— У меня сто пятьдесят пятый, — сказал мужчина.

— У меня сто сорок третий.Евлампьев снял перчатку и показал ладонь. — Тут так получилось… я был уже у калитки…

— Не знаю, — не дослушивая его, поджимая губы, сказал мужчина. — Я с четырех часов стою, чтобы я вперед пропустил кого!..

— Слушайте, товарищ милиционер, да ну моя же очередь! — теряя над собой власть, с ужасом чувствуя. что может сейчас намолоть черт-те что, все, что угодно, с отчаянием закричал Евлампьев. — Вы что’.. Что вы — как с мальчишкой!.. Я седой человек…

— А нечего было лезть! — с металлическим презрением в голосе сказал милиционер. Охриплость его уже прошла. — Постыдился бы, раз седой!

— Да как я лез?! Кто лез! Вы видели, как я лез?! Меня втолкнули, зачем мне лезть, когда моя очередь? Вот мой номер! Вот! Поглядите!..принялся он совать милиционеру под нос ладонь.

Милиционер отвернулся. Он ничего не ответил, и это было хуже, чем если бы он продолжал отвечать, это значило, что он не хочет знать никакого номера и не пустит.

Евлампьев обессиленно опустил руку и надел на нее перчатку.

Высокий парень в синтетической коричневой куртке, что стоял на страже калнтки, без шапки, с втянутой в плечи головой, подошел к очереди, к стоявшей следом за сто пятьдесят пятым женщине, нагнулся и похлопал ее по сапогу:

— Позвольте!

Женщина испуганно приподняла ногу, и он вытащил откуда-то из-под заборной тени шапку.

— Послушайте! — бросился к нему Евлампьсв. — Ну, вот хоть вы скажите, что произошло! Очередь моя прошла, н меня не пускают. скажите, как здесь вот было!

— А, папаша!..— отряхивая шапку о колено, с досадой сказал парень, и до Евлампьева только тут дошло, что парню досталось то же, что и ему. — Чтоб я еще когда взялся порядок наводить!.. Стоял бы тогда здесь все время, — зло посмотрел он на мнлиционера. У меня же нет твоей формы!

Милиционер