Выходило, Стелла всем что-то завещала, а ему на память остался только долгий поцелуй. Ни о чем не просила, ни в чем не обвиняла. Джоэл отвернулся, схватившись за переносицу. Стелла… Они едва не потеряли Энн так же, как Стеллу. Ее бы никто не заменил в их разваливающейся команде. И это в наступившие трудные времена!

Все некстати, наваливалось тяжелым комом, словно снежная лавина. Неприятности только так и приходят, стараются добить.

— Насчет тебя Стелла оказалась права, — сказал Джоэл. — Ты была и остаешься лучшей наставницей. А приемы, если что, и мы покажем с Ли. Ты лучше всех оберегала юных охотниц. Это даже важнее службы!

— Да-да… Я понимаю. Да… Вы себя берегите. Береги этого прохвоста Ли. Он все рвется в пекло. Я вон тоже дорвалась. Видно, отвыкла в академии от реальной опасности. Ну, вот и все теперь. Отправлюсь обратно.

На том визит и закончился. Энн устала, ей не хватало воздуха, чтобы продолжать разговор. Она откинулась на подушку и под действием препаратов снова заснула, измученная и поблекшая. Застыла пауза молчаливого прощания, отраженная безмолвным наветом от колыхавшегося усиленного Ловца Снов.

— Что нам теперь делать? — дрожащим голосом спрашивал Ли, когда они снова остались втроем за пределами госпиталя.

— Жить. Стараться жить, как раньше, — твердо ответил друзьям Джоэл. — Энн не хочет, чтобы ее жалели, чтобы просили у нее прощения. Ни ты, Ли, ни ты, Батлер, ни в чем не виноваты.

«А я виноват», — подсказал ему некий чужеродный голос в голове, мелькнула тень каменного ворона и сотни разноцветных линий. Потом все стихло, как проходит короткое ослепление грозовой вспышкой. Но чувство вины не иссякало, оно глубоко загонялось в душу, как пыточные щепы под ногти. И хотя Джоэл утешал и поддерживал друзей, сам он бродил следующие дни мрачный и сварливый.

Несколько раз ему доводилось проходить возле пекарни, но с Джолин он не заговаривал: то ли сам злился, то ли боялся, что она злится. Видел ее раза три-четыре, замечал, как тяжело она возвращается по вечерам, должно быть, с горящими опухшими ногами. Он хотел бы помочь, прекратить все это, но и здесь оказывался бессилен.

Да еще после всех волнений Ли снова являлись жуткие химеры, переполнявшие его ловушки для кошмаров. Он говорил во сне, сначала упоминал Энн, все просил у нее прощения, потом замолкал, но продолжал метаться, не давая напарнику толком спать. Пару раз возникала эгоистичная мысль сбросить Ли с кровати, чтобы он дергался на полу. Но Джоэл только крепче обнимал любимого, привлекая к себе и стараясь успокоить, не разбудив. Ли действительно затихал на какое-то время. А потом все повторялось, и снова возникала морда страшного старика, куда ярче, чем раньше.

Точно потрясение, связанное с Энн, вызвало из темных недр подсознания худшие страхи. Боязнь потерять еще кого-то? Однажды Джоэл узрел в сетях распластанное окровавленное тело бледной женщины. Лицо ее, чудом сохранившее аристократически тонкие черты, превратилось в единую гематому, на лбу алела красной вспышкой глубокая рана. Но потом женщина менялась, растягивались и деформировались ее контуры.

Джоэл невольно отшатнулся. Накатывало самое жуткое воспоминание раннего детства: превращение в сомна собственной матери, а потом и отца. В четыре года память искажает реальность, но он помнил тот день, когда вместо уютной бедной спальни он очутился в западне с чудовищами. Момент спасения вовсе стерся, образы родителей остались лишь смутной пепельной грустью, поселившейся глубоко в сердце. Временами возникала обида за то, что они вот так его бросили. Пусть против своей воли. Он душил эту детскую эгоистичность, уничтожал рациональным спокойствием логичных доводов: никто не выбирает день своего обращения. Нельзя за это винить. Поэтому он не видел в кошмарах тот вечер, зато постоянно вспоминал другой…

К Ли же вернулось нечто, что потрясло его, очевидно, еще до их знакомства. Мерзкий старик, окровавленная женщина, неразборчивые химеры — по кругу каждый день. Так продолжалось до самых выходных, когда им давали возможность отдохнуть положенные десять часов. Большую часть дня они все равно провели в цитадели, улаживая некоторые «бумажные» дела в ожидании визита к Энн. Но она говорила неохотно и преимущественно с Батлером, успокаивала его и поддерживала, хотя сама в большей степени нуждалась в поддержке. Но они хранили свои секреты, в которые Джоэл и Ли не лезли, ждали, что Батлер сам расскажет, если сочтет нужным. Каждый хранил свой, как Джоэл о памятном пожаре, случившемся больше двадцати лет назад… Как и Ли о чем-то своем, неразгаданном и жутком.

Джоэл все чаще задумывался, откуда среди химер возникает лицо омерзительного старика, искаженное, гротескно-грубое, окруженное патлами седых косм. Нос-клюв выдавался вперед над хищно раззявленной пастью с гнилыми зубами. «Бифомет Ленц?» — мелькали невероятные предположения.

Каждый раз приходилось рубить эту тварь в Ловце Снов, чтобы Ли не увидел. Каждый день пять часов превращались в хоровод видений. Джоэл вскидывался ежечасно, чтобы либо отогнать образ изломанной женщины, либо заткнуть гадкие смешки химер, которыми верховодил тот самый старик. Монстры чем-то напоминало кошмары Джолин, которые снова в немереном количестве выгребались из сетей на Королевской Улице. Все возвращалось к исходной точке: Энн отправили долечиваться в госпиталь академии, Батлер оставался без напарника со своими собаками, Джолин и Ли видели похожие кошмары, которые медленно сгрызали их души. А Джоэл неизменно хотел во всем разобраться. И ничего не понимал.

Мерзкий старик… Джоэл отчего-то уверился, что напарнику лишь навредит знание о визитах этой твари. Но однажды, на исходе третьего выходного, он не успел: Ли встрепенулся и вскочил раньше, чем меч развеял смутный образ.

— Снова он, — только простонал любимый после тяжелого оцепенения и сдавил виски. Он застыл, подтянув ноги к груди, как зародыш, словно надеясь так отгородиться от всего мира, вернуться к истоку и заново родиться.

— Ли, кто это? — прошептал Джоэл, садясь рядом и надеясь именно теперь получить ответы. Энн просила беречь «прохвоста Ли», но сложно защищать возлюбленного, не понимая его личного врага.

— Я не… я… я не знаю… — вертясь на месте и пряча глаза, соврал Ли. Он легко пускал пыль в глаза случайным любовникам и любовницам, иногда очаровывал и размягчал даже подследственных своей мнимой открытостью и дружелюбностью. Но Джоэлу лгать не умел или не хотел.

— Ли, ты знаешь. Я уже пять лет вижу эту тварь в твоих снах. С того самого случая. Почему у твоих монстров всегда одно и то же лицо? — мягко, но настойчиво спросил Джоэл.

— Ты правда хочешь знать? — помолчав, медленно поднял голову Ли. Глаза его покраснели, хотя он не плакал, но их заволокла мутная пленка, как при тяжелой лихорадке. Нервно перекатывался кадык на вытянутой шее. Ли не хотел говорить, надеялся оставить все по-старому, но Джоэл уверенно продолжил:

— Возможно, это помогло бы отогнать эти сны. Я не хочу, чтобы ты превратился в сомна…

— Да-да, я знаю. Ну ладно. Все просто: у всех монстров лицо моего отчима. Вот и все, — тяжело выплюнул Ли, тщетно стремясь придать своему тону ленивую небрежность.