— Чем же вы можете помешать нам вызволить мою сестру, Плохая Пенни? — спросил Майкл Облом.

Всё это происходило в женской тюрьме Лэнгли тем же днём до отправления поезда.

— Такая уж вы плохая? — с сомнением произнёс Роддерс Лэзенби. — Конечно, я ничего против плохих людей не имею. Плохо — значит хорошо, но если мы из-за этого теряем время…

Плохая Пенни рассмеялась. Так смеётся помесь быка с морским котиком, когда ей рассказывают невероятно смешную шутку.

— Не в этом смысле я плохая, — объяснила она. — Никого не отправляю в нокаут и никому не стреляю в лоб, — говорила Пенни, и её низкий голос разносился по тюремному саду.

— А бывают другие смыслы? — поинтересовался лорд Великанн, аристократично поднимая бровь.

— Само собой. Наверняка вы встречались с людьми, которые плохо готовят или плохо мастерят…

— Мастерят? — Лорд Великанн был в замешательстве. Он впервые услышал это слово.

— То есть делают что-то своими руками, ваша светлость, — подсказал ему Облом.

— Зачем самому что-то делать, когда у меня есть слуги? — удивился лорд Великанн.

— Плохо играют… — продолжала Плохая Пенни, очевидно, сев на любимого конька.

— А-а! — перебил её Роддерс Лэзенби. — В этом смысле плохая! То есть вас можно ещё назвать Бесполезной Пенни?

У дамы задрожала нижняя губа.

— Я не хотел вас обидеть, — поспешно исправился Роддерс Лэзенби. — У меня тоже есть бесполезные друзья. Это особое умение!

Облом — он был самым чувствительным к холоду из всей компании — спрятал руки в Карманы и дрожащим голосом произнёс, переступая с ноги на ногу:

— И как ваша бесполезность связана с тем, увижу я свою сестру или нет?

Плохая Пенни смутилась.

— Что ж, вы сможете её увидеть, но в то же время не сможете, — туманно ответила она.

— Я совершенно вас не понимаю, Плохая Пенни, — сказал Роддерс Лэзенби. — А я люблю загадки.

— Идите за мной и всё поймёте, — предложила дама.

Облом просиял.

— Наконец-то!

Все четверо последовали за ней по заснеженному тюремному саду и вскоре подошли к двери с огромной надписью «НЕ ВХОДИТЬ». Плохая Пенни повернула ручку, и та отвалилась. Очевидно, даже двери она открывала плохо.

Они вошли в длинный, широкий коридор с пронумерованными дверями, ведущими в камеры. При виде Плохой Пенни заключённые (все дамы и все в бледно-голубых комбинезонах) умолкли и поспешили спрятаться в своих комнатах.

Плохая Пенни повернулась к лорду Великанну и остальным, собираясь что-то им сказать, но запнулась о собственную ногу. Она вцепилась в первое, что попалось ей под руку. Этим первым оказался закреплённый на стене огнетушитель. Он оторвался от стены, ударился об пол и принялся повсюду разбрызгивать воду. Несколько девушек, которые не успели юркнуть в камеры, порядком промокли.

В конце коридора компания повернула налево и прошла под табличкой с надписью:

Б ЛЬН ЧН КР Л

— Там должно быть написано «БОЛЬНИЧНОЕ КРЫЛО», — объяснила Плохая Пенни, — просто Тилли Мортон украла все гласные. Именно за это её сюда и посадили — за кражу гласных, но от старых привычек не так-то легко отделаться.

— Это из-за неё вывеску на оперном театре «Обертон» невозможно было прочесть? — поинтересовался Роддерс Лэзенби. (В прошлый раз, когда он проезжал мимо оперного театра на своей стильной машине по имени Милашка Лиззи, на вывеске значилось: «ПРНЙ ТТР БРТН», и эти буквы ни о чём ему не говорили.) — Я высоко ценю столь изощрённый вандализм.

— Да, это Тилли потрудилась, — ответила Плохая Пенни.

— Больничное крыло? — пискнул Майкл Облом. — Моя сестра в больничном крыле?

— Да, — подтвердила Плохая Пенни.

Они остановились у двери с небольшой белой доской, на которой чёрным маркером было написано:

Майкл Облом толкнул дверь и первым вошёл в палату. Его взгляд остановился на больничной койке, и он сразу понял, что имела в виду Плохая Пенни, когда говорила, что он сможет увидеть Мэнди, но в то же время не сможет.

Плохая Пенни подвела их к постели, на которой лежала Мэнди, перебинтованная с ног до головы. Майкл Облом жалобно пискнул, словно щенок, которому наступили на хвост.

Глава шестая

В путь!

Мими места себе не находила от волнения. Она боялась, что сбежавшие преступники придут искать Ворчунов в саду поместья Великаннов, а когда их не обнаружат, украдут не только Пальчика, Топу и Хлопа, но даже мистера Ворчуна-старшего. Так что Мими приняла стратегическое решение. Она пошла в свинарник, в гости к леди Ля-Ля.

В отличие от крыши поместья, на крыше свинарника снега не было. По простой причине. Он таял от жара, исходящего из помещения. Леди Великанн мыла свинку

Малинку в горячей ванне. Погода была неважная, и ни её светлость, ни хрюшка не хотели выходить на улицу. В свинарнике им было уютно, хорошо и тепло.

— Привет, Мими! — бодро поздоровалась Ля-Ля, усердно натирая спинку свинки большой мочалкой.

— Здравствуйте, леди Великанн, — ответила Мими. Очки у неё запотели от окутавшего свинарник пара. Она сняла их и протёрла линзы большим и указательным пальцами. — Я хотела с вами поговорить о том, что случилось.

— О чём? — с улыбкой спросила Ля-Ля. — Говори, милая. Я слушаю.

— Ну, вам же известно про лорда Великанна?

— Что именно, дорогая?

— Он сбежал из тюрьмы.

Леди Ля-Ля уронила мочалку в ванну с громким БУЛЬК!

— Ой… — пробормотала Мими. Очевидно, леди Великанн впервые услышала о побеге лорда Великанна.

— Когда? — уточнила Ля-Ля, отрешённо поглаживая по спине Малинку.

— Вчера, кажется, — ответила Мими. — К нам приходил главный тюремный надзиратель, предупредить мистера Ворчуна и миссис Ворчунью. Мистер Хинденбург.

— Предупредить? — переспросила леди Ля-Ля.

— Да, о том, что лорд Великанн с тремя другими заключёнными сбежал из тюрьмы и хочет отомстить Ворчунам, Лучику и мистеру Крохсу.

Леди Великанн посмотрела на поместье через крошечное окно свинарника. Камни в стене почернели от копоти и напоминали о бедах прошлого.

— Я помню мистера Крохса, — сказала она. — Малинка тогда ужасно перенервничала… А за что мой супруг намерен отомстить Ворчунам?

— Ну, например, за фейерверки, — предположила Мими. (Ах да, фейерверки! Это совсем другая история[6].)

— Этот глупец сам во всём виноват, — возразила леди Великанн. Она выудила из мыльной воды мочалку и снова принялась намыливать свою любимую хрюшку. — Бог знает, что бы подумал о нём бедняжка Гораций! (Так звали их сына.) И что же ты хотела мне сказать, милая?

— Я уеду ненадолго. Возьму с собой фургончик, мистера Ворчуна-старшего, Пальчика, Топу и