Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не меньше двух десятков партизан взяли группу в кольцо.
– Ну это, начштаба, действуй давай, – буркнул Марков.
Лукин выступил вперед, и Зотов увидел у него в руке пистолет.
– Сохраняйте спокойствие, – глумливо улыбнулся Лукин, – Рядовой Волжин, вы арестованы по подозрению в убийстве старшего лейтенанта Твердовского. Сдайте оружие.
Глава 4
Волю эмоциям Зотов дал только в землянке.
– И как это понимать, товарищ партизанский командир?
– Вы успокойтесь, товарищ Зотов, – отчеканил Марков. – Пока вы прогуливались, птичек махоньких слушали, майор Лукин установил виноватого.
– Каким, это интересно, способом?
– А самым обычным. Думаете мы тут пальцем деланы? Мозгой шевелить умеем, фактики сопоставлять.
– Фактики?
– Я по порядку начну, с вашего позволения, – поджал губы Марков. – Вы послушайте внимательно, не перебивайте. Вы этого Волжина давно знаете?
– Три дня, какое это имеет значение?
– Прямое, – Марков многозначительно поднял палец, – Пусть эмоции вам глаза не застят, товарищ Зотов. Я ж не знаю в каких вы с подозреваемым отношениях, может он вам жисть спасал, или еще чего в таком роде. Вы горячку не порите. Лукин по полочкам диспозицию разложил, подумал и вычислил гадину. Драку вчерашнюю помните?
– Помню.
– Дак после дракиВолжин, стервец, прилюдно обещал Олега Иваныча прирезать, тому полтора десятка свидетелей есть.
– По пьяной лавочке чего не наговоришь, – возразил Зотов. Начало ему абсолютно не понравилось. Прослеживался четкий мотив.
– Пьянка да, на фантазию здорово действует, – согласился Марков и выложил следующий аргумент. – А как быть с тем, что ночью Волжина видели шатающимся по лагерю? У кухни терся, потом у землянки Олега Ивановича покойного.
– И естественно видели, как он заходит внутрь и душит начальника особого отдела?
– Чего нет, того нет, – сокрушенно вздохнул командир.
– Вы отдаете себе отчет, что это косвенные улики?
– Ага, за яйца с такими не схватишь.
– Но Волжина задержали. На каком основании? Я тут узнал, у Твердовского хватало врагов.
– А тут не дураки сидят, – Марков посуровел, отбросив обычный тон, – Мы не в бирюльки играем, товарищ Зотов, мы в тылу врага воюем, и методы наши суровые по необходимости. Архаровец ваш арестован за дело. Свара с мордобоем была? Была. Языком трепал? Трепал. Ночью по лагерю шлялся? Шлялся. Одного этого достаточно в яму шельму упечьдо дальнейшего разбирательства. Я сам не поверил сначала. Думал гладко у начштаба выходит, клубочек сам собою распутывается. А потом вот,– Марков с видом победителя выложил на стол перьевую ручку, красную, с тончайшим серебристым узором. Изящная, дорогая вещица. Немецкая, фирмы «Кавеко». Зотов снял колпачок. Перо золотое, два клейма: «585» и ромбик, с половинкой солнца и половинкой луны. Из довоенной партии. С тридцать восьмого года, одновременно с началом еврейских погромов, в Германии запрещено использование драгоценных металлов для гражданских нужд. Рейх начинал подготовку к войне.
– Красивая, – признался Зотов.
– Это ручка Твердовского, – покачал головой Марков. – Нашлиу Волжина вашего, на самом дне вещмешка, завернутая в пару портянок. Как вам расклад?
– Вы и обыск успели провести? – удивился Зотов. Ручка – это настоящая улика, неопровержимая и железная. Неужели Волжин?
– Честь по чести, на людях, как полагается, – подтвердил Марков. – Я не верю в случайности, Виктор Петрович. Человек бьет морду, клянется прирезать, ночью бродит у землянки жертвы, Твердовский мертв, у Волжина ручка в мешке. Многовато, стало быть, совпадений.
– Какой дурак будет прятать у себя вещи убитого?
– А кто его знает, дурак не дурак? – развел руками командир. – Следствие разберется.
– Я хочу поговорить с Волжиным.
– Никак невозможно, – возразил Марков. – Арестанта начштаба допрашивает, ему и карты в руки. Вы теперь лицо заинтересованное.
– Вы обещали мне не мешать, – напомнил Зотов.
– А я разве мешаю? – свалял дурачка командир, – Лукин на раз-два до всего докопался, убийцу установил. Ваша работа на этом закончена, отдыхайте, ждите самолет.
– Так и сделаю, – Зотов резко поднялся и вышел на воздух. Марков не стал задерживать.
– Ну как там? – подскочил нетерпеливо ожидающий Карпин.
– Плохо, – не стал отрицать Зотов. – Волжина будут крутить по полной программе, сам виноват.
– Есть доказательства?
– Воз и тележка. У Волжина был мотив, его видели ночью в лагере, в его вещах найдена ручка убитого.
– Брехня, – горячо возразил лейтенант. – Ну не мог Сашка убить особиста, не мог!
– Противник насилия?
– Ну не так чтобы очень, – смешался Карпин. – Я Сашку с зимы знаю, он меня раненого из немецкого тыла двадцать километров на себе пер, а его врагом засчитали.
– Куда он ночью ходил?
– Не знаю, – резанул лейтенант, – Выпили крепко, отрицать не буду, для начала по пол-литра на рыло, я разрешил, после боевого выхода нервишки поправить. Партизаны подтянулись, байки травили, братались, самогонка рекой, баян притащили, помню бабы были, потом как отрезало. Проснулся ночью в землянке, слышу, лезет кто-то. Волжин приперся. Сказал гулял, а сам довольный, как котяра, крынку сметаны сожравший. Я еще машинально на часы глянул. Десять минут четвертого было. Он захрапел сразу, а я отлить вышел, заодно покурил, на звезды полюбовался и спать. Если с Сашкой худое случится, я всех сук партизанских под корень вырежу.
– Спокойнее, лейтенант, разберемся, – Зотов придержал его за локоть. – Идите к ребятам, и с водкой рекомендую временно завязать.
– Сашку вытащишь?
– Постараюсь.
Карпин пристально посмотрел Зотову в глаза и странной, дерганной походкой пошел к себе.
«Отдыхайте» – вспомнил Зотов слова Маркова. Ага, щас. Улики кричали о виновности Волжина, и лишь кошка-интуиция намурлыкивала обратное. Уж слишком поганое совпадение: в отряд прибыли новые люди, немножко поцапались с особистом, и тут же он отдал богу душу. Все тихо-мирно значит было, а тут завертелось. Так не бывает. Подстава? Очень похоже. Какая-то дешевая, лишенная логики театральная пьеса. Словно кто-то нажал спусковой крючок. Тот, кому это выгодно. Но кому? Нужно срочно поговорить с обвиняемым, прояснить суть ночных похождений. Одна загвоздка: Марков не разрешит, пока начштаба вдоволь не накуражится. После таких допросов подозреваемый обычно пишет признание. Необходимо любой ценой прорваться к