романтик. В его возрасте я тоже был таким, – грустно улыбнулся Корвен. – По всей вероятности, он весьма разочарован тем, что в Шеное нет ни одного вооружённого конфликта?

– Это я скоро и узнаю. Я выезжаю через час.

– Так скоро? И не останетесь на коронацию?

– Полагаю, и без меня есть кому подать королю корону.

– Что же, тогда в добрый вам путь, мой друг, – Корвен бережно положил корону на бархатную подушку и протянул Сальдо руку для рукопожатия. – Мне будет не хватать ваших ферзевых эндшпилей. Желаю удачи на новой должности.

– И вам, мой друг.

Казначей крепко пожал жилистую руку, и они расстались.

Работа над портретом Улиссы на сегодня была закончена. Старшая леди Адельхейда осталась очень довольна тем, как придворный художник ей польстил, и то, что от этого лицо бабушки короля стало выглядеть намного моложе, чем у её собственной дочери, её ничуть не смутило, а скорее, к радости хозяйки портрета, даже послужило лишним поводом для лести услужливых придворных в адрес «красавицы».

В хорошем расположении духа Улисса вместе с дочерью покинула зал, где работал художник, и отправилась в часовню при Туренсворде, чтобы провести остаток дня в фанатичных молитвах за справедливость, восторжествовавшую для её семьи.

Туренсворд, несмотря на наполненность алыми лилиями, Теабрану казался чужд и неблагосклонен. Красные цветы на полотнах напоминали ему, как и Иммеле, пятна крови на саванах, какими на Холодных островах накрывали рыбаков, которым не посчастливилось встретиться с барракудой. Мать же настояла, что этот символ единственно правильный для сына. Белым было полотно Адельхейда, а алые лилии росли у Афенора, и сочетание такого полотна и лилий она называла особенно символичным, будто для неё в нём соединялась память о родном доме и символ возвращения из изгнания, которое помогло ей вырастить настоящего короля.

– Да, ты совершенно права, – перебивал он мать при очередной попытке восславить своего сына и от всей души желал, чтобы она делала это пореже.

Вопреки тому, что он прожил в замке уже несколько недель, Теабран ещё путался в его коридорах и многочисленных лестницах, уходящих спиралью неизвестно откуда и неизвестно куда. Например, он мог пойти к себе в покои, а натыкался на двери, ведущие в башню Юрто; хотел найти комнаты своих детей, но попадал к матери или к Иммеле; а то и вовсе оказывался в таких закоулках, где не было ни души, будто сам замок противился его в нём присутствию и временами решал сгноить нового хозяина среди безлюдных мест, где не появлялись даже слуги.

Он со всей искренностью, на которую был способен, ненавидел придворных. Улисса прожужжала внуку все уши, что местные вельможи будут ему верными друзьями, потому что они сразу признали истинного наследника Эссегрида, но самого Теабрана тошнило от их фальшивых раболепных улыбок, за которыми трусливо прижимал хвост примитивный страх за своё место при дворе и общее благополучие под крылом новой власти.

Теабран, в отличие от ослеплённой своим победоносным шествием к короне бабки, очень сомневался в том, что, случись переворот среди мятежных мелких графов Севера, эти придворные не отрекутся от него в течение пары секунд. Выгнать бы их всех, лишить титулов и прав – но тогда существовала довольно большая вероятность, что обиженные бывшие вассалы уж точно поднимут против короны восстание. Короля не покидало ощущение, что с тех пор как его нога ступила на порог Туренсворда, его безопасность зависела лишь от силы армии его дяди и Огненосцев, которые будут на его стороне, пока он потакает кардиналу, что вовсе не добавляло ему уверенности в завтрашнем дне.

Может быть, всё-таки внять требованиям Влахоса, начать пытки и выведать место расположения Грота, где прятался Осе, чтобы пресечь попытки бунта его сторонников на севере? А найди он его, что тогда? Спрятать его вместе с женой и дочкой в подвальных комнатах в попытке удержать мятежных графов? Или устроить показательный суд, казнь на Агерат? Иммеле бы его никогда за это не простила. Хотя что она смыслит в политических делах? Вот её отец, граф Холодных островов, бы это одобрил, будь он жив, но она… Как же он ненавидел жену, когда ей удавалось удержать его от решительного поступка, как ненавидел и мать, благодаря убедительным речам которой он их совершал!

Коридоры замка были настолько длинны и гадко освещены, что король невольно ускорял ход, будто ощущая, что его преследуют.

Завернув за угол, вместо тронного зала Теабран попал в очередной закуток и увидел ЕГО. ОН стоял у стены, полностью облачённый в доспехи. Тихий, недвижимый, словно мёртвая оболочка, внутри которой пряталась тёмная пустота и гуляло эхо мокрого подвала. Таких, как ОН, в замке находилось превеликое множество, и все они, солдатики Ричарда Абертона, настолько походили друг на друга, что в глазах постоянно терявшегося в коридорах короля никак не могли послужить ему полноценными ориентирами. Когда он проходил мимо них, они не шевелились; когда он спрашивал – они молчали. Может, и правда то были не люди, а пустые болванчики, как сплетничали в городе, шёпотом называя Ричарда Кукольником? Спина Теабрана покрывалась холодным липким потом от одной только мысли, что в движение этих Молчаливых приводит не жизненная искра, а немая воля Ричарда и невидимая колдовская сила. Иначе как объяснить, что ЭТИ реагировали на людей только по указке своего Кукольника, а в остальное время просто подпирали стены, как декоративные доспехи? Может быть, Иммеле была права и Ричард действительно… колдун? Вдруг её догадка, что под перчатками он прячет метку Чарны, правда?

– Проклятье! – выругался король и огляделся. Вокруг не было ни единого человека. Он вернулся назад до ближайшей развилки коридоров, где только что свернул, как оказалось, не в ту сторону, и выбрал другое направление. За очередным поворотом он, к своей великой радости, набрёл на какого-то мальчика из тех, что днём моют полы, и тот указал королю идти дальше и налево, потом прямо, вверх по лестнице и вправо.

– Там моя сестра, ваше величество. Там поверните налево и потом направо, обогните винтовую лестницу и снова вниз за поворот и чуть левее. Направо не ходите, хотя можно, но тогда нужно будет снова пойти левее и снова налево…

– А есть дорога попроще? – поинтересовался король, почувствовав, что всего одно слово слуги отделяет его от бешеного вопля.

Мальчик пожал плечами.

– Ясно.

Слуга поклонился и через секунду исчез за поворотом с такой скоростью, что король усомнился, был ли это человек, а не какой-нибудь призрак такого же заблудившегося, как и он.

Следуя указаниям странного слуги, Теабран свернул налево, пошёл прямо и поднялся по обнаруженной лестнице. Замешкался, свернул направо, налево, будь оно неладно! Направо или налево? Обернулся.

– Свят-тая Иниция! – воскликнул король, перепугавшись до седых волос.

У винтовой лестницы по стойке смирно, положив руку на рукоять меча, стоял очередной солдат сэра Ричарда. Святая покровительница заблудших не отреагировала на визг короля, как не отреагировал и этот верный графу Адельхейда человек. Теабран вгляделся в блестящую, отмеченную запрещёнными рунами Тейт и Райтис маску, в зеркальной поверхности которой отражалось его собственное возмущённое лицо. Чёрные круглые глазницы, которые будто были двумя дырками, ведущими прямо в череп, смотрели на него в ответ с равнодушной тупой отрешённостью. По шее заскользил знакомый холодок. Король настороженно, как на пса без цепи и намордника, посмотрел на солдата.

– Ты не видел, тронный зал там? – Теабран указал по направлению коридора.

Ожидаемое им молчание. Король присмотрелся.

– Ты меня слышишь?

За маской не слышалось даже дыхания. Нет, ну точно кукла. Не потому ли дядя никогда не говорит, как под его командованием оказалась огромная армия вот таких вот одинаковых даже по росту молчаливых марионеток? Как, если не силами Чарны?

Теабрану стало не по себе от предположения, что эти маски вообще не отделяются от лиц или там под ними могут прятаться голые черепа.

– Эй?

На дне глазниц