Фамильное гнездо рода Ээрдели, даже судя по его останкам, было не самым изящным творением зодчих. Но весьма функциональным – если учесть, что стояло оно на Аяраке, самом высоком холме долины, и сутками билось насмерть с морозными ветрами, дующими с залива. Узкие, утопленные в толстых стенах, как прорези, окна, маленькие тяжёлые двери, невысокие потолки, тесные спиральные коридоры вокруг грузного донжона – весь внешний вид и внутреннее убранство Ровенны были настолько компактны, что вызывали у привыкших к просторам валеворцев ассоциацию скорее с жутковатыми катакомбами, чем с замком правящего древнего рода. Впрочем, все, кто знал представителей семьи Ээрдели, знал и то, что они всегда славились весьма своеобразным представлением об уюте.

Холм Аярак был густо покрыт можжевеловыми кустами, камнями и мхом. Мох рос повсюду: на почерневших от старого слоя сажи деревьях, под засохшими кустами, покрывал каменные мегалиты на берегу, полз вверх по покрытым оспинами обвалившейся штукатурки стенкам Ровенны, лепился к ступенькам и вымощенным касарийским чёрным мрамором дорожкам, пролез он даже в забитый мусором и листвой фонтан во внутреннем дворе замка, где на самом верху обрубленного, как култыш, гранитного постамента шипели друг на друга две сплетённые в узел змеи.

Там, где не было мха, в неравной борьбе с благородными растениями отвоёвывали себе место самые живучие из существующих сорняки: ползучий вьюн и гусиная лапка. Вдобавок не делало чести долине и то, что она с начала времён кишела ядовитыми змеями всех расцветок и размеров: от крошечного слепуна длиною с мизинец до огромных кобр, которые при желании могли заглотить целую кошку. Всё это вместе с пронизывающим ветром, частыми проливными дождями и скудным однообразием в еде создавало вокруг замка атмосферу общей заброшенности и крайнего недружелюбия.

Перевесившись через перила маленького балкончика бывших покоев князя Ээрдели, Гастер Болт, оставленный Теабраном в качестве смотрителя, уже несколько минут с любопытством наблюдал, как одна из тварей с пёстрым жёлтым хвостом с погремушкой, подначиваемая лениво почёсывающим в паху помощником Гастера Мехедаром, неторопливо нарезала круги вокруг зазевавшегося дикого кота, ведя по воздуху раздвоенным языком. Глядя на то, как аспид всё больше сужает капкан вокруг будущей жертвы, смотритель сломал зелёную веточку густо вьющейся по стене актинидии и сунул её в рот. Меланта давно ему внушала, что сок этого растения унимает боль в желудке, которой Гастер мучился уже не первую неделю, и что ему пора бы уже перестать упрямиться и послушать совета, как сделали Веснушка, Мехедар и другие его люди, одолеваемые тем же недугом, иначе скоро он совсем потеряет сон и замучает себя до смерти. Но только сегодня боль старого воеводы стала настолько невыносимой, что он наконец решил внять совету гирифорской власты и попробовать это неизвестное на Валеворе лекарство.

– Экх! – крякнул Болт, когда кислый сок, брызнувший в горло, заставил его скривиться пуще, чем проглоченная половина дикого лимонника, из которого его покойница-жена когда-то гнала питьё от похмелья. Гастер почувствовал, что его вот-вот стошнит, и согнулся пополам.

– Только не выплюньте, – приподняв тонкую бровку, предостерегала его Меланта своим низким голоском с металлическими, как и у её мужа, нотками. – У здешнего вида актинидии неприятный вкус, но вы же не неженка, не так ли? Хотите, чтобы больше не болело, – придётся терпеть.

Всего через пару секунд Гастер с изумлением обнаружил, что боль в его растревоженной утробе стала заметно слабее, потом ещё слабее, а через минуту и вовсе прекратилась. Воевода хмыкнул и покачал головой:

– Ишь, девка.

Он прожевал остатки ветки и выплюнул мякиш.

С залива дул пробирающий до костей ветер и тревожил на небе разноцветные всполохи света, которые колыхались в выси подобно многочисленным стайкам светящегося планктона, что каждую ночь выносило на берег внизу. Осень у залива Горящего Неба пахла тиной, мхом и грязью. Сегодня небо над вздымающейся пенистыми волнами водой горело не так ярко и дерзко, как накануне, но радужные переливы в облаках определённо предупреждали о грядущем катаклизме. Слуги из местных, что остались у бывшей хозяйки Ровенны, шептались, что розовые и жёлтые всполохи – это верная примета шторма. Гастер уже видал, какие Ровенна переживала шквальные ветры, когда у донжона срывало кровлю, а из окон со стороны залива выбивало всё стекла. Год назад во время одной такой бури одна из молний попала прямиком в шпиль маяка, разбушевался пожар, из-за чего едва заживо не сгорело несколько охранников, а причинённый ущерб пришлось ликвидировать больше недели.

Но штормы в этих землях были не самой страшной напастью. Несчастную Ровенну постоянно терроризировали лезущие из долины ядовитые змеи. Порой их под ступеньками и лавками находилось больше, чем в ином замке крыс. Гастер ещё в первый год своего дозора в сердце Гирифора приучился к тому, что перед тем, как войти в тёмное помещение или выйти в коридор, нужно светить перед собой факелом – всякая нечисть пугалась яркого света и расползалась по щелям через мгновение.

А ведь Буккапекки ещё до нападения на Ровенну предупреждал, что местная земля кишмя кишит ползучими тварями, но к тому, что их будет так много, даже монсеньор оказался не готов. Напугалось святейшество тогда до такой степени, что приказало привести себя в выделенные ему покои только после того, как их трижды проверили солдаты, чтобы, не дай боже, какая змея не укусила святейшего отца за святейшую пятку. А покусали тогда много кого – каждый день с обрыва кидали не меньше десятка покойников – так хвостатые гады напоминали пришельцам, кто в Гирифоре настоящий владыка. Проредили в тот год местные змеи его людей очень сильно, даже жену не пощадили. Укусила её за палец маленькая красная змейка, и через два часа Гастер уже овдовел, а гирифорские бабы все как одна повторяли за властой:

– Наша земля не терпит чужаков.

– Можно подумать, что чья-то земля их когда-то терпела, – злился Гастер и с нетерпением ожидал своего возвращения на родные Холодные острова. Снежные, по половине года, покрытые ледяной коркой у берегов даже весной, суровые – те места казались ему более безопасными, чем обманчивые можжевеловые поля Гирифора, где под каждым камнем или кустом прятался треклятый аспид.

Уж где-где, а на островах было выжить куда проще, когда знаешь, где дикая тварь прячется, и видишь её, не сокрытую высокой травой. На Валеворе что ни день, так с гор спускались дикие кабаны или из леса на их деревню шли медведи в поисках пищи – местные егеря сразу собирались всей гурьбой и били их топорами, а как забивали, так тушу на костер, а шкуру с костями на рынок или сразу в лавку девкам на побрякушки, а здесь только ходишь и слышишь, как то тут, то там шелестят невидимые змеиные погремушки, а из темноты повсюду глядят жёлтые глаза с узкими вертикальными зрачками. Не дыши, гляди под ноги – не наступил ли кому на длинный гибкий хвост, чтобы отправиться за это к праотцам. Ох уж и прыгучие бывали эти твари. Меланта одна их ловить умела: как они на хозяйку свою пасть разевали, ногой их голову придавит к земле – и на разделочную доску, потчевать своих охранников супом из ужей и гадюк, с которым даже похлёбка из горной рыси не шла ни в какое сравнение.

К слову, солдаты отряда, который Теабран оставил в Ровенне для охраны или, как выразился прелат Севера, «поддержания мирных отношений между нашими правителями», с первого дня пребывания в замке стали относиться к бывшей хозяйке как к самой настоящей служанке, каждый раз напоминая ей, по чьей вине она оказалась в столь незавидном положении пленницы. Гастер и сам этим грешил поначалу, почувствовав власть, не оспариваемую сверху какими-либо проверками, но позже, года через три, начал отучать и хамоватого Мехедара вести себя с хозяйкой Ровенны по-свински. Пожалуй, власта оказалась единственной гирифоркой, за которую