Вот только один момент… я знал ее, хотя никогда не видел прежде.

Но это точно была она, незнакомка со старого портрета.

Глава 5

Я настолько растерялся, что стоял посреди дороги и не знал, что ответить. Эта встреча ошарашила меня больше, чем перенос в чужое тело и в другой век.

— Что же вы молчите, сударь? — чуть насмешливо спросила незнакомка. — Или вам нечего сказать?

— Настоящему мужчине всегда есть, что сказать. Если, конечно, он — настоящий мужчина.

— А вы — настоящий? — ее вопрос прозвучал на удивление серьезно.

— Иногда я в этом сомневаюсь…

— Может быть, вернете мой платок? Или желаете оставить его себе? — девушка опять заговорила насмешливо.

— Нет, что вы… — я все еще был растерян и говорил невпопад, но платок вернул.

Незнакомка приняла его и уставилась на меня своими огромными глазищами, будто чего-то ожидая. Я же был по-настоящему потрясен. Эта наша встреча… она словно приоткрыла кусок воспоминаний, но не широкую дверь, а узкую форточку. И все же через эту форточку я видел свое прошлое.

Картину я приобрел совершенно случайно у старого деда, распродававшего ненужные вещи. На уличной барахолке, среди прочих потертых жизнью торговцев, он припарковал свой «Запорожец», разложив на капоте и на тряпице перед машиной всякие разности: граммофон без иглы, старинные куклы с фарфоровыми головами, с десяток книг, в основном, по истории и культуре, почерневшие от времени ложки, вилки и столовые ножи, и тут же сбоку, прислоненное к машине, стояло кресло-качалка, чуть перекошенное на один бок, а на нем, завернутая в кусок ткани, лежала картина.

Я бы прошел мимо, я вообще оказался в том районе случайно, но взгляд зацепился за приоткрывшийся кусок полотна, обнаживший изящную женскую руку.

Дед, по моей просьбе, поднял ткань, и перед моим взором предстала девушка лет восемнадцати, облаченная в прекрасное золотисто-голубое платье, стянутое на талии поясом. На груди у девушки висел массивный золотой кулон, а в волосах голубыми розами пылала диадема.

Портрет так и назывался — «Незнакомка», надпись была сделана на заднике по-русски, хотя девушка была одета по старинной французской моде. Год написания и имя художника не были указаны, и ни в каких каталогах я не смог отыскать сведения о картине, хотя потратил на это много времени. Дед сообщил, что картина эта, сколько он себя помнит, никому не нужная валялась на чердаке старого деревенского дома, доставшись даже не от отца, а от деда или прадеда. Пройдя невредимой сквозь века, она попала на тот чердак, но как это случилось, уже никто не знал. И вот теперь, когда у него дошли руки избавиться от «хлама», он и вспомнил о ней.

Каким образом при таком небрежном обращении портрет уцелел, я просто не понимал.

Меня настолько поразило лицо этой девушки, что я купил картину, не торгуясь, выгребя из карманов все подчистую, лишь бы дед не передумал продавать, и никогда ни на секунду не пожалел об этом поступке.

Был ли я влюблен в девушку с портрета, подобно молодому Федяшеву, влюбившемуся в портрет прекрасной Прасковьи Тулуповой[8]? Сам не знаю. В прямом смысле нет. Но это было сродни наваждению. Портрет висел в моей спальне и, по сути, я провел с «Незнакомкой» больше времени, чем с любой живой гостьей, остававшейся у меня на ночь.

И вот теперь я смотрел на оригинал и не находил слов.

— Спасибо, сударь.

— Я бы хотел… — я сам терялся в своих желаниях.

— Увидеть меня еще раз?

— Да.

— Я приду послушать воскресную мессу в Нотр-Дам…

Она два раза стукнула по деревянной обивке, слуги подняли портшез и понесли его дальше, прочь от меня. А я все так же остался на месте, застыв, как изваяние.

Так бывает или мне привиделось? Это ведь точно была она — девушка с портрета. Не просто похожая внешне, а именно она. Конечно, одета иначе. Но лицо, взгляд, возраст. Я не мог ошибиться.

Я ведь даже не узнал ее имени. Только эти две вышитые буквы на платке: «R» и «L» — инициалы. Но гадать я не буду. Надеюсь, в воскресенье я узнаю, как ее зовут на самом деле. Эту мессу я обязательно посещу, чего бы это мне ни стоило.

Так в состоянии легкого охреневания и глубокой задумчивости я и добрел до трактира «Гарцующий единорог», где меня обещал ждать немец.

Трактир был весьма обычным: длинные столы и лавки, за которыми надирались по самые уши сидром, пивом, да разбавленным вином окрестные жители. Хозяин — мужичок средних лет с хитрым лисьим лицом. Его работница — пышнотелая деваха с розовым, как у свинки, лицом и толстым задом, по которому периодически с удовольствием хлопали все, мимо кого она проходила. Но, судя по всему, ей пдобное внимание только нравилось.

Фон Ремер уже ждал меня. Он был один, если не считать кувшин с вином. Увидев меня, немец замахал руками, приглашая за свой стол.

— Рад, что вы пришли, де Ла Русс.

— Отказаться от приглашения было бы грубо с моей стороны.

— Выпьете? — фон Ремер щелкнул пальцами в сторону хозяина, и тот понятливо притащил вторую кружку.

— Не откажусь, — я скинул плащ и шляпу на лавку, уселся и вытянул ноги. Блаженство! День оказался удивительно насыщенный неожиданными встречами, и бокал вина мне был просто необходим.

— За короля и кардинала! — поднял бокал германец.

Я оценил тост по достоинству, и мы выпили. Вино оказалось предсказуемо кислым, но прохладным и вполне освежало, хоть за это спасибо.

— Признаюсь, я не большой любитель вин, мне больше по душе пиво, но хорошего пива во Франции не найти.

— Я и сам бы выпил кружку-другую келлербир[9], — признался я, чем поразил фон Ремера до глубины души. Стереотипы — это ведь такая штука, они работают в обе стороны. — Ваш герцог Вильгельм был умный человек, с тех пор, как он ввел Reinheitsgebot[10] у вас варят шикарное пиво!

— Я знал, что мы с вами сойдемся! — торжественно заявил германец. — Вы мне сразу показались человеком достойным.

— Благодарю, а теперь не сообщите ли цель нашей встречи?

— Видите ли, тут такое дело… — фон Ремер задумчиво забарабанил пальцами по столу и слегка прикусил ус, подбирая слова. —