– Наверное, – согласилась Рита и кое-как выдавила улыбку. – Удалось вспомнить что-нибудь?

Юнит сморщил лоб и снова уставился в иллюминатор.

– Я помню скорость, – сказал он, напряженно глядя в темноту. – Такую, что внутри все холодеет. И еще голос в шлемофоне… Голос Софи. А потом… Взрыв, слепящий свет и… и все.

«Вот тебе и мнимая память, – подумала Беликова. – Слишком уж складно для системного сбоя».

– А имя? – спросила она. – Имя вспомнить удалось?

– Нет, – ответил киборг и помрачнел.

Беликова изобразила улыбку. Взяла подопечного под руку.

– Надо же мне как-то тебя называть, – скривила она губы. – Хотя бы чисто условно.

Киборг остановился и так посмотрел на нее, что у Риты едва колени не подогнулись.

– Предлагаю Джон Доу! – Павел бесцеремонно нарушил их тет-а-тет. – Так в саксонском праве неопознанные тела называют.

– Очаровательно, – выцедила Маргарита и злобно зыркнула на друга.

Тот состроил морду.

Однако Семьсот двадцать седьмой не заметил их переглядываний.

– Вам правда нравится, Рита? – спросил он с наивной серьезностью.

– Нравится? – Павличенко по-свойски обнял ее за плечи. – Да она просто в восторге! Пошли чай пить, пока не остыл.

– Любые мелочи играют роль, – со знанием дела заявил Пашка и подался вперед, чтобы прихватить очередную зефиринку. Третью по счету. – Пусть это, как ты говоришь, осколки, но и они важны.

Киборг, двадцать минут назад принявший имя Джон, сосредоточенно нахмурился. Закрыл глаза.

– У моей бабушки была собака с короткими лапами, – сказал он.

– Обалдеть можно, – выдохнул Павличенко. – Белка, ты фиксируешь?

– Почему вы все время называете госпожу Риту белкой? – озадаченно уставился на него Семь-два-семь.

– Т-товарища… – машинально поправил потомственный казак и растерянно моргнул.

– Это прозвище такое, – пришла Рита другу на помощь. – Это не обидно, Джон. Просто у меня фамилия – Беликова.

– Рита Беликова, – медленно повторил юнит. – Все равно не понимаю, при чем тут белки.

– Не бери в голову. – Беликова накрыла рукой ладонь подопечного. Жест вышел скорее интимным, чем дружеским. – Паша просто шутит. Лучше вспомни еще что-нибудь.

И он вспомнил.

И собаку с короткими лапами по прозвищу Багет. И то, что в детстве бабушка поила его на ночь теплым молоком. И школьную футбольную команду. И то, как он мечтал стать пиратом, но в итоге поступил в летное училище. Еще почему-то Джон вспомнил формулу сокращенного умножения, доказательство теоремы Пифагора, кучу всего из физики, пару сонетов Шекспира и даже один стих Есенина.

Только имени своего так и не вспомнил…

– Все это очень-очень интересно… – Павличенко задумчиво почесал нос. – А сны вам снятся?

– Да, – кивнул Джон. – Каждую ночь. Однако на утро все забывается, и я не могу ничего с этим поделать.

– Тогда попробуйте вот что! – Пашка вскочил. Приосанился. – Возьмите огрызок простого карандаша и обрывок бумаги. Перед сном положите под подушку и трижды повторите: «Голова на пуху, а сон – в руку».

Семьсот двадцать седьмой завис. Рита, впрочем, тоже. Но она отвисла первой.

– Доктор шутит, – пояснила она и украдкой покрутила пальцем у виска, сопроводив жест зверской рожей. – Он у нас такой озорник! Пойдем, Джон. – Беликова поднялась, схватила юнита за руку и потянула за собой. – Помнишь, я обещала тебе устроить экскурсию по базе? Сейчас самое время.

– Голова на пуху, а сон в руку! – крикнул им вслед Пашка, сложив ладони рупором. – И главное, не забудь про карандаш, дружище!

Экий засранец!

Прежде чем переборка сомкнулась, Маргарита успела погрозить коллеге кулаком.

– Рита… А у вас есть карандаш? – на полном серьезе спросил Джон, когда стеклянная капсула лифта везла их на нижний уровень.

– Брось, Павел просто пошутил. – Рита похлопала его по предплечью. – И, кстати, если имя Джон тебе не по душе, мы можем выбрать любое другое.

– Спасибо, конечно, но мне бы хотелось вспомнить свое собственное, – вздохнул юнит.

«Нет у тебя имени, несчастное создание. Только порядковый номер», – подумала Беликова и мягко улыбнулась:

– Обязательно вспомнишь.

– Очень рад, что вы в это верите, Рита. – Киборг тоже улыбнулся. От улыбки веяло грустью. – Ну а пока побуду Джоном Доу – неопознанным телом.

Они вышли на четвертом уровне и двинулись по цельнометаллическому коридору к сектору «Каппа».

– Кстати… – Семьсот двадцать седьмой сунул руки в карманы форменных брюк, – а как я сюда попал?

– На лифте приехал. – Маргарита уверенно свернула в нужном направлении. – Вместе со мной. Только что.

– Да я не об этом…

Рита и без подсказки поняла, что не об этом. Глянула искоса на подопечного и, чуть ускорив шаг, изрекла:

– Ты уже был здесь, в местном лазарете, когда моя команда вышла на смену. Поэтому деталей не знаю. Недавно у тебя начались острые приступы лунатизма. Во время одного из таких загулов ты чуть не погиб, но мне удалось тебя перехватить. Я отвела тебя к себе, и ты очнулся.

«Несклепистая байка с пластмассовым привкусом» – так Павличенко охарактеризовал сию гениальную легенду. Однако ничего более толкового им придумать не удалось.

– Чуть не погиб? – Джон без труда поспевал за ней: один его шаг ровнялся двум ее.

– Ну да. Нелегкая занесла тебя в гравиблок, где почти нет кислорода, зато радиации хоть отбавляй.

Это было правдой. Чистой. Без примесей. Поэтому Беликова притормозила и со спокойной душой заглянула подопечному в глаза. Врать она не особо любила.

– И… вы спасли меня? – Юнит остановился. – Каким образом?

– Догнала и уговорила вернуться, – бесхитростно ответила Рита.

Киборг внимательно посмотрел на нее… а потом вдруг шагнул ближе и сжал в объятиях. Да в таких крепких, что Маргарита чуть не задохнулась.

– Спасибо вам, Рита, – сказал Семьсот двадцать седьмой, стискивая ее до хруста в ребрах. – Я в неоплатном долгу перед вами!

– Д-джо-он! – прохрипела она. – Ты меня задушишь!

– Простите… – Он отступил на шаг. Смутился.

– И давай уже на «ты», а то чувствую себя столетней старухой.

– Хорошо, – кивнул юнит и замер, глядя вперед. – Что это?

Это была обсерватория, хотя все обитатели называли ее обзорной площадкой. Прозрачная стена из огнеупорного бронестекла открывала вид, от которого замирало сердце. Вид, глядя на который, даже Рита вспоминала, за что когда-то давно влюбилась в космос.