– Я приведу себя немного в порядок…

– Вы чудесно выглядите, Настюша, румянец – словнотолько что с прогулки. Идемте.

Войдя в номер к соседке, Настя невольно изумилась. На столев вазе – виноград, гранаты, яблоки. Рядом бутылка коньяка, коробка дорогихшоколадных конфет, в тарелочке – нарезанный лимон. Но больше всего ее поразилогромный букет роскошных хризантем, розово-кремовые лепестки которых свнутренней стороны отливали терракотовым. А с кресла встал ей навстречу крупныйпривлекательный мужчина. Классически строгое восточного типа лицо с темнымиминдалевидными глазами обрамлялось светло-каштановыми, почти русыми волосами.Этот диссонанс делал его мужественную внешность мягче, обаятельнее…

– Дамир, – представился он, и Настя успелазаметить какой-то непонятный отблеск на его лице, словно бы он удивился тому,чему удивляться не положено, но вовремя спохватился.

– Анастасия. – Голос сделаем глуховатым,негромким, а улыбку Настя быстренько позаимствовала из арсенала однойфранцузской звезды.

Дамир поцеловал ей руку, и под его теплым взглядом ледвнутри у нее начал таять. Господи, как хорошо, что она пришла сюда! А ведь чутьбыло не отказалась.

Регина Аркадьевна достала чистую рюмку, налила коньяк ипротянула Насте. Та сперва удивилась, что спиртное разливает пожилая хозяйка, ане мужчина, и тут же поняла, что рука ее – до сих пор в руке Дамира, а сама онастоит как соломенное чучело с блаженной улыбкой на лице. Смутившись, она отняларуку, но от рюмки отказалась.

– Вы совсем не пьете? – удивилась старуха.

– Не люблю коньяк.

– А что вы любите?

– Вермут. Лучше мартини.

– Я это учту, – сказал Дамир таким тоном, чтоНастю бросило в жар.

Дамир Исмаилов, как было рассказано в дальнейшем, родился ивырос в Городе, у Регины Аркадьевны учился с шести лет и подавал большиенадежды, но, закончив музыкальное училище, поступил не в консерваторию, как всеожидали, а в Институт кинематографии. Теперь он работает на небольшой частнойкиностудии режиссером, свободно творит все, что ему взбредет в голову, смелоэкспериментирует, и иногда плоды такого своеобразного творчества даже получаюткакие-то там призы на каких-то там фестивалях. Небрежность, с которой говорил Дамиро фестивалях и призах, показалась Насте не то чтобы наигранной, а как бынеоправданной: на что же существует киностудия, если выпускаетэкспериментальные некассовые фильмы?

– А меня это не волнует, – Дамир веселоулыбнулся. – Студия принадлежит на паях двум психам, которые искреннесчитают, что их талантливых детей не оценили в мире кинобизнеса, и готовы снятьс себя все до нитки, только чтобы выходили фильмы, в которых их ненаглядныечадушки играют главные роли. У богатых, знаете ли, свои причуды. Денег у них –море, а откуда они их берут – не моя забота. Вы согласны?

– А в чем смысл экспериментирования?

– Это сложно объяснить на словах… Короче говоря, япытаюсь использовать свое музыкальное образование и сам пишу музыку к фильмам,стараясь, чтобы она выражала именно то, что я хочу сказать как режиссер.

Когда Настя спохватилась, был второй час ночи. Она не смоглаприпомнить, когда еще ей было так хорошо в компании совершенно незнакомыхлюдей. Виноград был сладок, кофе – крепок, старуха, вопреки опасениям,оказалась прекрасной собеседницей, живой, остроумной, лихо пила коньяк изаразительно смеялась. Глаза Дамира обволакивали Настю, его взгляд был уже нетеплым, а обжигающим, и ей казалось, что она, отогревшись под этим взглядомизнутри, начала плавиться снаружи, у нее нет ни рук, ни ног, и вообщенепонятно, как она сможет встать с кресла.

– Настя, не хотите прогуляться перед сном? –спросил Дамир, выглядывая в окно. – Там, между прочим, полная луна. Оченькрасиво.

– Давайте, – согласилась она, пожалуй, несколькоболее поспешно, нежели позволяли приличия. От старухи это не укрылось, и оназаговорщически подмигнула Насте.

– Вы на машине, Дамир? – спросила Настя, медленноидя через озаренный лунным светом парк.

– Нет.

– Как же вы будете добираться? Городской транспорт ужене ходит, а на такси надежда слабая.

– А разве я не сказал? Я же купил путевку на неделю.Прямо сегодня и купил. Утром прилетел из Новосибирска, наша студия тамнаходится, заглянул домой к Регине Аркадьевне, соседка говорит – она всанатории. Примчался сюда, а Регина мне и посоветовала здесь поселиться. А что?Комфорт, прекрасная кормежка, а главное – Регина рядом. Я ведь, собственно, кней приехал. Хочу показать ей кое-какие наработки.

– Похоже, вы до сих пор продолжаете у нееучиться, – тихо сказала Настя, плотнее закутываясь в шарф.

– Регина – гений, – очень серьезно ответилДамир. – Чудовищная судьба и потрясающая стойкость. Она ведь хромая сдетства. Хорошее лицо, дивные волосы, а во всю щеку – отвратительное родимоепятно. Талантлива она была невероятно. Специалисты слушали ее записи и шалелиот восторга. Как только она появилась перед ними на сцене – все, конец. Этоведь были сороковые годы. Артист должен быть божеством, в него должнывлюбляться, тогда на концерты будут ходить. А кто будет покупать билеты, чтобыслушать хромоножку с изуродованным лицом? О том, что люди должны слушать музыкув исполнении талантливой пианистки, и думать никто не хотел. Как же,зрелищность и грандиозность сталинских времен! Поэтому Регина поставила крестна исполнительстве и занялась преподаванием. Она и здесь заставила говорить осебе. Гений есть гений. Она умела за пять минут десятью словами и тремяаккордами объяснить ученику то, что другие педагоги вдалбливали неделями,месяцами. Если у ребенка есть хоть крошечная искорка, хоть малюсенькая крупинкаспособностей, под Регининым руководством расцветал дивный цветок. Дети ееобожали, родители боготворили. И новый удар! Ее не пустили вместе с учениками вПольшу, на Международный конкурс юных исполнителей. То есть все участникиконкурса приехали со своими педагогами, а два человека из нашего Города – синструктором горкома партии.

– Господи, как чудовищно, – вырвалось уНасти. – Но почему?

– А как вы думаете? Могла ли в шестидесятые годы беднаяучительница музыки по фамилии Вальтер поехать в загранкомандировку? Тут иобсуждать нечего. Хуже всего другое. Нашелся идиот, который счел необходимымобъяснить ей, почему ее ученики поедут с человеком из горкома, а не с ней. Но,поскольку мужества сказать антисемитскую правду у него не хватило, он ейсказал, что, дескать, внешность у нее непредставительная. На конкурсе, когдаобъявляют исполнителя, обязательно представляют педагога, который должен встатьи поклониться публике и жюри. Как же, мол, вы с вашей ногой да с вашим лицом…

– И что было дальше?

– А дальше Регина поставила цель и начала еедобиваться. Набрала дополнительных учеников, стала не зарабатывать, а буквальнозаколачивать деньги, света не видела. Наконец взяла отпуск за свой счет ипоехала в Москву. Лицо ей привели в порядок, не полностью, конечно, но сталозначительно лучше. Если специально не приглядываться, то и не заметишь. А сногой вышло совсем плохо. Четыре операции, одна за другой, что-то у них там незаладилось, а может, просто ошиблись в чем-то. Короче, если раньше Регинапросто хромала, то после лечения стала ходить с палкой. Ей тогда было уже почтисорок. На личной жизни можно было ставить крест. А имей она побольше денег,обратись к врачам лет на десять пораньше, все могло быть по-другому. И семьябыла бы, и дети. А так – одна как перст.