— Нет, пожалуйста! — заволновалась Веточка. — Тут должно быть что-нибудь интересное…

И они тронулись дальше.

Веточка своим тоненьким голоском что-то тихонько напевала, оглядывая скромные деревянные домики за косыми заборами, меж которых изредка попадались пижонские двух-трехэтажные строения из кирпича, выстроенные с размахом, но без тени присутствия вкуса — эдакие современные виллы, чьи хозяева старались продемонстрировать достаток, каждый на свой лад. У кого над воротами — гипсовая львиная морда, выкрашенная бронзовой краской, и некая загогулина, что должна была по всей видимости изображать вензель главы фамилии. У кого — оранжерея на втором этаже, залитая электрическим светом…

— Что ты поешь? — спросила Маша у Ветки.

— Это «Мелодия» Глюка. Ужасно ее люблю. Знаешь, она такая хрупкая… Кажется, дунь — и оборвется.

— А-а-а, — протянула Манюня. — А я Алсу люблю. И Наталью Орейро. Вообще, всякое люблю, смотря по настроению. Даже старушку «Машину времени» — ее папа в молодости очень любил.

Вера с Сережей понимающе и весело переглянулись: «в молодости»… Похоже, они уже старички!

И Манюня запела:

Вот новый поворот, и мотор ревет,

Что он нам несет: пропасть или взлет,

Омут или брод?

Ты не разберешь, пока не повернешь.

За па-а-ва-а-рот…

— Смотрите! — Верин возглас прервал ее пение. Справа впереди виднелась разрушенная усадьба. Ободранные колонны поддерживали треугольный фриз. Сквозь зияющие глазницы окон просвечивала трава, растущая там, где раньше была анфилада комнат. Ни крыши, ни потолка — только разбитые стены.

Все четверо переглянулись и, не сговариваясь, устремились к развалинам. Зрелище было не из приятных. Дух разрушения, витающий здесь, разом развеял их приподнятое настроение. Что-то тяжкое, давящее проникало тут в душу, один взгляд на останки былой гармонии рождал щемящее чувство.

Оказавшись внутри и глядя на мерзкие надписи по стенам, на голубеющую дыру над головой и обломки битого кирпича вперемешку со стеклом под ногами, все четверо сохраняли молчание — казалось, здесь нельзя разговаривать, как при лежащем в доме покойнике.

Вера растерянно вертела в руках красный тазик, который почему-то выглядел здесь как сигнал бедствия. А Манюня невольно спрятала за спину ведро с торчавшим оттуда веником, будто боялась оскорбить их нелепым видом взоры тех, кто жил здесь когда-то…

— Скорее уйдемте отсюда! — взмолилась вдруг Веточка, закрывая лицо руками. Она качала головой, словно без слов говорила: «нет» чему-то или кому-то… — Здесь произошло… что-то страшное.

Вера, с тревогой глядя на дочь, жестом увлекла всех к выходу, они молча выбрались на дорогу, кинули последний взгляд на останки усадьбы и повернули назад — к центру поселка.

Ветка замкнулась, шла, опустив голову и глядя под ноги, напряженная, как после вчерашней сцены в деревне. Только теперь, чисто внешне, она казалась спокойней, но это показное спокойствие никого не могло обмануть.

— Что случилось? — не выдержала Вера, трогая ее за руку. — Что тебе показалось, доченька?

— Я не знаю. Может быть, просто жара… Голову напекло, — девочка вымученно улыбнулась. — Просто я почувствовала, что там очень плохо.

— Что плохо? — переспросил Сергей.

— Не знаю, — чуть не плача, повторила Вероника. — Просто плохо. Было что-то… и есть.

— Ну, не будем, не будем об этом. Действительно, очень жарко. Я тебе шляпку из города привезу, — успокаивала ее Вера.

Манюня тоже примолкла. От ее былого веселья не осталось следа.

Они заторопились к рынку, словно надеясь, что привычная суета, покупки, говор и смех местных жителей прогонят призрак внезапной тревоги.

Но странное чувство вдруг охватило Веру. Ей показалось, что за ними следят. Осмотрелась по сторонам — редкие прохожие, велосипедисты, в окнах приземистых домиков горшки цветущей герани, примул и цикламенов. Ничего необычного. И все же…

Она поглядела на Сергея, шедшего впереди. Он в тот же миг оглянулся, приостановился, чтобы они поравнялись… И без слов, едва посмотрев друг другу в глаза, они поняли, что думают об одном. Он быстро и крепко пожал ее руку и кивнул, указывая на девчонок: мол, надо бы их отвлечь.

— Сейчас чего-нибудь вкусненького прикупим! — преувеличенно бодрым голосом сказал Сережа. — Лично я ничего не имею против омара, устриц, форели в сметане и бутылки холодненького Шабли!

— Папочка, придется тебе удовольствоваться куриными окорочками, селедкой и макаронами с сыром, — отозвалась Манюня. — И вправду очень есть захотелось! — она уже начала оживать.

— Дети мои, селедка — это же царская еда! Ничего нет лучше хорошей селедочки в масле и разварной картошки с укропом. Мы у цели. Готовсь! На-а-летай! — скомандовал он.

Они уже подошли к торговым рядам, где возле груды пустых ящиков за столиком с весами стояли командирши местного базарного царства — девицы с ярко накрашенными губами и густо подведенными глазами.

Пересуды, базарные склоки, крик, суета… Пока Вера с Сережей занимались покупками, девочки отошли к лотку с мороженым. Перед ним толпилась стайка местных мальчишек.

— Ветка, погляди мальчик странный какой! — Манюня толкнула подругу в бок.

— Где?

— Да, вон тот очкарик у фургона с хлебом. Да, левей, левей…

Тут и Ветка заметила подростка лет четырнадцати, худющего, бледного, с темными слегка вьющимися на лбу волосами. Он с растерянным видом озирался по сторонам и, явно нервничая, торопясь, переходил от одной очереди к другой — видно, искал кого-то. Даже с близкого расстояния они заметили, как ярко блестят у него под очками глаза.

— Давай к нему подойдем!

— И что дальше? Зачем? — Веронике явно сейчас не хотелось ни с кем общаться.

— Да ничего! Просто так.

Странный парень сам стал к ним приближаться. Он метался по площади, потерянно озираясь. Руки его, нервные, длинные, постоянно были в движении — то потирали лоб, то судорожно прятались в карманы широких джинсов, то сцеплялись, стискивая тонкие пальцы.

— Слушай, с ним что-то случилось! — заявила с уверенностью Манюня и решительно направилась к парню.

Ветка, наконец-то отвлекшись от своих сумрачных мыслей, словно очнулась, и, поглядев внимательно в лицо парня, чуть не вприпрыжку бросилась за Манюней.

— Ты извини, — начала Маша, — с тобой все в порядке?

Подоспевшая Ветка начала с того, что поздоровалась, а потом назвалась:

— Меня зовут Вероника. А это Маша. Ты не думай, мы не любопытные, просто… у тебя вид такой.

— Да? Смешной, да?

— Да нет, не смешной, а…

— Я кажется, потерялся. Я тут был с мамой, она совсем недавно вот здесь стояла, а потом пропала куда-то. Тут толпа…